Сергей Челяев - Ключ от Снов
– Это несправедливо, – тихо, но упрямо заявила девушка. – Это – обман.
– Может быть, – согласилась старая волшебница. – Но к тому времени у друида Камерона изменились жизненные цели. Он решил выйти из войны и интриг королей и князей, уйти на север, поселиться там и врачевать от хворей простых людей в землях своих недругов. Однако он не был настолько наивен, чтобы не предполагать, что его будут активно искать шпионы Ордена, которые рано или поздно должны были обратить внимание и на то, что творится у них под самым носом. И они с учеником решили, что Рагнар останется продолжать под видом Камерона его дела на востоке и севере, а Камерон уйдет на север под чужим обличьем. Так и поступили. И так продолжалось, пока Птицелов не убил Рагнара, думая, что перед ним – Камерон. И не зная, что он попытался привести к смерти своего старшего брата.
– Так ведь Рагнар остался жив! – вытаращила изумленные глаза внучка.
– Не совсем так, – уклончиво ответила друидесса. – Впрочем, ты скоро сама все узнаешь. Дело в другом: сын Рагнара, который жив и здоров и по сей день, приходится тебе… Теперь я даже и сама не пойму, кем он тебе приходится, – озадаченно пробормотала друидесса.
Эгле затаила дух.
– Тут надо понимать суть заклятия Жизненной силы Души, – пробормотала старая волшебница. – Если она перешла к тебе как поддержка, только подкрепив твою жизнь, то этот парень сейчас приходится тебе что-то вроде сводного брата. Не по крови, заметь, но по духу, что ли. По душе. Не знаю, я сама сколько раз задумывалась, но так и не пришла к пониманию этого до конца, – призналась Ралина. – Но если Жизненная сила Души матери этого парня вошла в тебя на равных с… твоей душой? Я и на минуту не могу представить, что в тебе живет единственная душа, данная тебе этой женщиной! – едва не закричала Верховная друидесса балтов и полян. – И на минуту! Этого не может быть.
Она помолчала и вдруг неожиданно с грустью улыбнулась.
– Но если она присутствует в тебе на равных, то ты этому человеку – чуть ли не мать. По духу, – поспешно добавила она, видя, как у ее внучки открывается рот. – В этом, кстати, нет ничего плохого, кроме, думаю, известных запретов, на которые, к примеру, волшебники вообще не обращают внимания, но люди придают им чуть ли не священное значение.
– Ты имеешь в виду брак? – спросила волшебницу внучка, к которой, похоже, в один миг вернулось ехидство, в немалой степени свойственное этой натуре.
– И да, и нет, – быстро проговорила волшебница. – Главное здесь в том, что этот парень – известный тебе Ян по прозвищу Коростель.
Эти слова поразили Эгле как гром среди ясного неба. Она остолбенела и почувствовала, что навряд ли теперь когда-нибудь сможет выговорить хоть одно слово.
– Ты ведь, кажется, испытываешь симпатии к этому парню, верно?
– Я… не знаю… – смешалась Эгле. Эта бабушка всегда умудряется все знать, даже то, что подчас и ей самой еще пока не ясно, в сердцах подумала девушка, чуть не рассмеявшись, и вдруг ей стало холодно и страшно. Она неожиданно поняла до конца, почему старая друидесса вдруг решила открыть ей эти тайны, и ледяной озноб пронизал все ее существо до самого дна души. Она зябко повела плечами и в растерянности оглянулась.
– Где мы, бабушка Ралина?
– Это наш с тобой последний разговор, – вздохнула старая волшебница и поднялась с маленького отесанного пенька, которых вокруг было натыкано в изобилии вместо стульев. – Прощальный… – добавила она. – В известном смысле меня с тобой уже нет.
– Но ведь я вижу тебя и осязаю, – робко подняла на нее глаза внучка.
– Это – только видимость. Иллюзия, – улыбнулась друидесса. – Но это не страшно. Мне не страшно уходить сейчас. Сейчас, когда у меня есть ты. Такая…
Последнее слово друидесса произнесла с чувством нескрываемой гордости, и это была гордость за нее, Эгле, маленькую и жалкую девчонку, знающую лишь несколько простеньких заклинаний и не осознающая еще себя как подобает волшебнику в этом запутанном и жестоком мире.
– Ну-ну, – ласково подбодрила ее уходящая из мира людей волшебница. – Я за тебя спокойна. Ответь мне лишь: что ты думаешь обо всем этом? О Яне?
– Не знаю, – покачала головой Эгле. – Мне он очень нравится… нравился… – сама не зная почему, поправилась она. – Но теперь мне кажется, что это чувство было какое-то странное… словно он казался мне каким-то маленьким, беззащитным… все время хотелось его ободрить, поддержать.
Она замолчала, а затем исподлобья взглянула на старуху с затаенным ужасом.
– Ты думаешь, бабушка, это чувство такое…
– Материнское? Это ты хочешь сказать? – друидесса чуть не расхохоталась. – Ну, сама подумай, откуда этому взяться в тебе – молодой, глупой, непослушной девчонке, за которой самой нужен глаз да глаз? Разве такое может быть?
– Наверное, не может, – тихо произнесла девушка.
«Смятение чувств», – подумала старая волшебница. «Это ничего. Она сама найдет для него выход, а я только ее слегка подтолкну. Я знаю, что этот путь светел. А на другие меня уже не остается».
– Вот видишь, мой птенчик, моя ласточка, моя глупая дурашливая змейка! – улыбнулась Ралина, собрав все свои ускользающие силы души и тела. – На свете не бывает такого. Просто не бывает. Поэтому будь покойна – это вовсе не то, что ты подумала, – солгала она, может быть, впервые в жизни – от чистого сердца и с твердой уверенностью, что эта ложь – непременно и исключительно во благо. И тут же почувствовала, как в глазах у нее на мгновение потемнело, а затем – снова и снова.
«Вот оно», – с грустью подумала Ралина. «Вот как оно бывает на самом деле. Тьма застилает глаза и душу. Она все-таки остается последним в жизни, эта тьма. Но может быть, свет будет потом? Посмотрим…»
– Что с тобой, бабушка: – Эгле тревожно смотрела на друидессу, ей только что показалось, что та слегка покачнулась.
– Ничего, моя хорошая, – медленно проговорила Ралина сухими, стремительно белеющими губами. – Теперь тебе нужно будет уйти, но помни: возможно, сегодня ты, наконец, увидишь свою судьбу. Того, кто привиделся тебе тогда, в Зеркале Валанда, только лишь темной фигурой. Мне даже кажется, что этого человека ты уже видела прежде, и не раз. Порой… – старая друидесса почувствовала, что сердце ее тихо начинает куда-то опускаться, и судорожно вздохнула, ловя остатки сил. – Порой темное – это не то, что нам кажется. Порой это просто – кусочек света, всегда освещенный другим светом, неизмеримо большим, и оттого – не столь заметный на его фоне. Но зато он хорошо виден во тьме. Попробуй в этом темном разглядеть чистое, искреннее и доброе. Я думаю, ты сможешь…
А теперь, – прошептала старая волшебница Ралина, Верховная друидесса балтов и полян, – мы должны проститься. Время мое на исходе. Скорее, ты должна повернуться и увидишь перед собой тропинку. Торопись – ее уже охватывает огонь, а тебе со мной еще очень рано.
Эгле бросилась к друидессе, но тут же натолкнулась на невидимую стену. В ярости она прошептала несколько слов, в воздухе ниоткуда полетели искры, раздался гул, но прозрачная преграда не пускала ее.
– С этим еще не совладал никто, – усмехнулась старуха. – Иди, мое дитя. Прощай и помни – я очень любила тебя.
И она исчезла.
Некоторое время Эгле смотрела туда, где только что был самый близкий и единственный родной ей на земле человек, но костер погас, и вокруг него начала сгущаться тьма. Тогда она повернулась и в слезах кинулась бежать по открывающейся перед ней тропинке, которую следом за ней тут же охватывало пламя. Она увидела перед собой высокий огонь, но, не сбавляя шага, пошла прямо в пламя, обезумевшая от горя и острой жалости к старой друидессе и к себе, а еще – к небу, к земле, ко всему на свете, что теперь осиротело вместе с ней. Она прошла огонь, который только опалил ее одежду, и внезапно очутилась в сгоревшем лесу, покрытом черным от копоти снегом. Тогда Эгле обернулась, но перед ней был только один бесконечный лес с торчащими черными стволами сосен, и ничего больше. Она медленно опустилась наземь, привалилась к обгоревшему стволу, обхватила колени и спрятала в них голову, чтобы только больше ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. Так она сидела неизвестно, сколько времени, пока ее не отыскал Травник.
Ощущения возвращались к нему медленно. Наверное, минула целая вечность, прежде чем он вновь стал слышать и даже немного видеть. В голове перестало шуметь, пелена перед глазами прояснилась, и Збышек даже нашел в себе силы, чтобы попытаться оглядеться. Но перед глазами были только одни обгорелые бревна и черные пни, над которыми курился дым. С чувствами вернулась и боль, тупая и вяжущая во всем теле, кроме лица – оно горело остро и нестерпимо.
Март почувствовал, как силы вновь стремительно его покидают, и у него только и хватило самообладания, чтобы не упасть ничком наземь, в пепел и золу, а медленно опуститься на колени. В глазах его побежали, засверкали разноцветные круги, и вдруг он увидел внимательные и печальные глаза над темной повязкой, скрывающей всю нижнюю часть лица.
