Марина Дяченко - Авантюрист
– Сходила за водичкой, – мрачно хихикнул кто-то. В его сторону неодобрительно закосились.
– Какого пса? – раздраженно осведомился хрипловатый голос, принадлежавший, по-видимому, аристократу, – Полковник, когда наконец наладят переправу? Паром? Перевозчика?!
Я обернулся.
Бледное, нездоровое лицо. Широкие поля шляпы, не позволяющие солнечным лучам окрасить эти щеки хотя бы подобием румянца…
Свихнулся он, что ли, на аристократической бледности? Или думает, что вороний траур неизменно черных одежд делает его особенно загадочным?
Велика загадка…
Мы встретились глазами. Он узнал меня.
И-о чудо! – восковые щеки, вместо того, чтобы покрыться совсем уж синюшной бледностью, стали краснеть, наливаться будто свекольным соком…
Человек в черном, когда-то убивший на дуэли Рэгги Дэра, а потом лжесвидетельствовавший против меня в суде – этот замечательный господин недоумевал и боялся. Он не знал, чего ждать, он не мог понять, почему я до сих пор жив, у него потели ладони, мой взгляд жег его почище полуденного солнца…
Сколь огромное преимущество имеет презирающий.
Я смотрел на старого знакомца равнодушно, как на прибитое к берегу бревно. Некуда уже не годное, склизкое, гнилое.
Я не стал даже пожимать плечами. Развернулся и отошел, чтобы больше никогда не видеть человека в черном…
Чтобы тут же о нем забыть.
Я вернулся к Танталь и Алане. Им зрелище разбушевавшейся реки тоже не доставляло удовольствия – обе находились в подавленном состоянии духа.
– Ну что? – спросила моя жена.
Я пожал плечами. Танталь не сказала ничего; утром на ее глазах утонул парень, вздумавший достать с отмели чудом занесенный туда мешок. Что было в мешке – неизвестно, возможно, что и гнилая солома; попав в поток, парень оступился, получил по голове невесть откуда взявшимся бревном и уплыл по течению – кверху спиной.
– У меня нехорошее предположение. – Я сел рядом. – Мне все больше сдается, что, позволяя нам действовать, господин Черно всего лишь забавляется. До этой черты барахтайтесь – а дальше ни-ни…
В десяти шагах от нас Эгерт Солль беседовал с Аге-ном. Юноша озабоченно хмурился, поглядывая то на реку, то на противоположный берег. Вода подступала к предместьям – горожане, от мала до велика, таскали и возили камни. Издалека отлично видно было, как медленно продвигается их дело и как быстро, целенаправленно орудует река.
Солль кивнул – Аген вытянулся, будто принимая приказ, развернулся и затрусил прочь. Спина его была такой деловитой, что я мельком поразился – как же, в самой безысходной ситуации полковник Эгерт находит своим людям занятие…
Солль помедлил и подошел к нам. Танталь криво улыбнулась:
– Ну что? Сидим, как занозы?
– Мне это нравится, – отозвался Солль без тени улыбки. – Согласись, что если бы мы не могли помешать Чонотаксу – он не стал бы тратить драгоценные силы на то, чтобы нас задержать…
Я удивленно на него покосился. Мало я знаю собственного тестя, ох как мало…
– Зато теперь мы точно не можем, – сказала Танталь с отвращением. Солль кивнул:
– Можно было бы подняться выше… и попробовать водичку там. Но я думаю, куда бы мы ни ткнулись – река встретит нас одинаково… Не надо так смотреть, Танталь. Всегда есть шанс. Всегда.
Полковник говорил по обыкновению уверенно; одна его рука рассеянно легла на загривок Алане, другая – на плечо Танталь. Он будто накрыл их обеих несгораемым куполом своей веры в лучшее; я вдруг почувствовал себя лишним.
Совсем лишним. Вообще.
Шум реки заглушал возбужденный людской говор, сам не помня как, я выбрался к остаткам сосновой рощицы, половина которой была снесена водой, а половина истреблена на костры. Сел на подстилку из мха, стянул сапоги, подобрал под себя ноги.
Подарить, что ли, кому-то сапоги?
Мысль явилась из неоткуда и больше не желала уходить. Вот сапоги, хорошие, новые… Может быть, подарить?
Деревянный календарь сильно пострадал во время беспорядочных странствий. Края лоснились, лак облупился, а кое-где сошел совсем – зато бородатые ветра все так же раздували щеки, источали снег пузатые тучи и перебирало щупальцами круглое, как медуза, солнце.
Мне почти ничего не осталось. Непонятно, зачем я стремлюсь куда-то и досадую по поводу разлившейся реки. Песок, отмеренный мне почти год назад, горкой лежит в нижней половинке часов. Остались считанные песчинки, еще немного, и я спрошу себя – а как придется умирать??
Как старикашка, который нацелился на шлюху, но поскользнулся на собственной пряжке и угодил затылком на железный штырь?
Как разбойник, утонувший по одним сведениям в луже, по другим – в нужнике?
Я ногтем поддел чешуйку лака, уже готовую отвалиться. По-хозяйски счистил случайное пятнышко, замаравшее пухлую щеку нарисованного солнца. Вгляделся в числа – и вдруг покрылся потом: а правильно ли я определил День? Может быть, я что-то перепутал, и не пять ночей ждет меня впереди а всего лишь четыре?!
Столько длинных дней зачеркнуто булавкой. Солнце сделало большой круг; я тоже прошелся по кольцу и возвращаюсь теперь к исходной точке. А умирать мне хочется еще меньше, чем хотелось год назад…
При чем здесь судьбы мира?! Ла, сейчас я один и постараюсь быть честным с самим собой, и скажу себе; мне было бы приятнее умирать… зная, что и весь мир вскорости накроется тазом. «Петля тумана на мертвой шее…» Может быть, мое счастье, что я не доживу?!
Небо, какая я сволочь. Какое счастье, что никто не проберется в мои мысли…
Дарить или нет сапоги? Если дарить – значит, я верю, что мир продолжится, солнце будет по-прежнему греть людям затылки, за летом придет осень и какому-то бродяге еще послужит моя обувка…
– Ретано… – голос Аланы.
Я дернулся, как будто меня застукали на горячем. Как будто жена умеет читать мои мысли; нет, я не желаю, чтобы меня видели. Я ни с кем не стану говорить.
– Ретано, мы… послушай. А зачем тебе был дан этот год?
Зачем старику даны были сутки, а разбойнику – месяц? Судья – не значит палач. Мы сами себе палачи…
– А что, если… это испытание?
Испытание на прочность. Сойдешь ли с ума, повесишься ли раньше срока, тем самым посрамив Правосудие…
– Ретано, – хрипло сказала Алана. – Я не хочу, чтобы ты умирал.
Ох и холодное намечается лето…
– Ступай, я сейчас приду, – проговорил я, гладя на реку. – Как-то не принято обуваться при дамах.
Люди Солля добыли где-то лодку. Добротную, смоленую, почти новую, сперва я споткнулся, потом пошел быстрее, потом побежал.
Эгерт улыбался. И так, с улыбкой, говорил о чем-то своим собравшимся вокруг ученикам; плечи Соллевых выкормышей плотно смыкались, не желая пропускать меня в теплую компанию – однако я, если захочу пройти, то проберусь и сквозь стенку.
– Не снесет к камням… сверху. Нет, Аген, ты останешься за старшего и проследишь, чтобы женщины… Тут он заметил меня, и уголки его губ опустились:
– Господин Рекотарс, я был бы благодарен, если бы вы дали мне возможность поговорить с моими людьми.
– Для переправы, – сказал я, удерживая сбившееся дыхание, – уместнее сейчас не лодка, а плот. Лодка перевернется.
Он разозлился теперь уже по-настоящему, однако сумел совладать с собой:
– Позвольте мне решать, что уместнее для переправы… Отойдите.
– Милейший полковник, – сказал я, распаляясь от собственной дерзости. – Через несколько дней я так и так избавлю вас от своего назойливого присутствия. И вы выберете для дочери мужа по своему вкусу; сейчас же, пока я жив, извольте принимать меня всерьез!!
Ребята Солля вопросительно посмотрели на начальника. Ждали, вероятно, команды, чтобы взять меня за шиворот и забросить куда подальше; полковник молчал.
– Я тоже кое-чего стою, – сказал я тоном ниже. Красивый рот полковника едва заметно дрогнул. Эгерт Солль сомневался в моих словах.
…Ехали молча.
Время утекало, и не только мое время; там, за преградой из несущейся желтой воды, бесстрастно смотрела на мир госпожа Тория Солль, та, которую я никогда не видел, та, которая должна была привести Чонотакса Оро к Двери, к Луару, к Амулету. Судьба мира нисколько не интересовала меня, судьба Тории тревожила, но чисто умозрительно; Алана, моя жена, и Танталь, бывшая комедиантка – только ради этих двоих я преодолевал оцепенение подступающей смерти.
Ехали вверх по реке; плот снесет течением к городу, за это время мы должны будем протолкнуть его к противоположному берегу и причалить на излучине – иначе нам встретятся камни, щедро рассыпанные в нижнем течении реки.
Если плот будет слишком легок – его перевернет в первом же водовороте. Если слишком тяжел – мы не сможем им управлять.
Походу предшествовали несколько коротких, но весьма бурных сцен. Я не сомневался, что у Эгерта хватит власти оставить на берегу обеих женщин – даже если Алана и Танталь начнут от ярости плеваться огнем. И к этому все шло – но Танталь сказала фразу, поколебавшую не только мою решимость, но и решимость Солля:
