Журнал «Если» - «Если», 2001 № 10
— Но не сказал.
— Да. Я все испортил. Я предал все, что у меня было. Магию. Музыку. Тебя.
— Я живу хорошо, — быстро сказала Роза.
— Ой ли?..
— Я не так уж виртуозно играю на флейте, но… все же я играю вполне сносно. То, чему ты не успел меня научить, я в случае надобности могу дополнить заклятием. Другие музыканты тоже мне помогают. Да и Лэбби не такой уж плохой, каким порой выглядит. Во всяком случае никто меня не обижает, а зарабатываем мы очень прилично. Зиму я обычно провожу у матери — помогаю ей по хозяйству. Так что у меня все в порядке. А как твои дела, Алмаз?
— Все плохо, все не так.
Роза начала что-то говорить, но оборвала себя на полуслове.
— Мы вели себя как дети, — сказал Алмаз. — Теперь…
— Что же изменилось теперь?
— Я понял, что сделал неправильный выбор.
— Однажды, — перебила Роза. — Или, может быть, дважды?..
— Дважды.
— Третий раз — волшебный, — напомнила она.
На протяжении некоторого времени оба молчали. На фоне темной листвы Роза различала только его высокую, крепкую фигуру.
— Ты стал еще больше, — сказала она. — Ты все еще умеешь зажигать волшебный огонек, Алмаз? Мне хотелось бы поглядеть на тебя…
Он отрицательно покачал головой.
— Это был как раз тот фокус, который у тебя получался, а у меня нет, — сказала она. — И ты так и не сумел меня научить.
— Я и сам не понимал толком, как делал это, — сказал он. — Иногда выходило, иногда нет.
— Разве волшебник из Южного Порта не научил тебя, чтобы выходило всегда?
— Он учил меня только подлинным именам.
— Но почему же ты все-таки не хочешь зажечь волшебный огонек сейчас?
— Потому что я решил оставить магию. Я должен был заниматься только ею и ничем больше — или не заниматься вовсе. Сердце должно быть целым, душа должна быть целой… Иначе ничего хорошего не выйдет.
— Не понимаю. — Роза пожала плечами. — Моя мать умеет лечить лихорадку, принимать роды, искать потерянные вещи и все такое прочее. Быть может, это нельзя и сравнивать с тем, на что способны Великие Маги и Повелители Драконов, и все же, согласись, это не совсем пустяки. Но ради этих ее умений ей не пришлось ни от чего отказываться. Даже когда она произвела на свет меня. Мать и родила-то меня только для того, чтобы узнать, как это делается. То же и со мной: я научилась у тебя играть на флейте, но колдовство не бросила. С чего бы?.. Например, я и сейчас могу насылать лихорадку. Почему же тебе, чтобы заниматься чем-то одним, приходится бросать другое?
— Мой отец… — начал Алмаз, но, не договорив, рассмеялся коротким, странным смехом. — Они не сочетаются, — сказал он немного погодя. — Богатство и музыка…
— Твой отец и ведьмино отродье, — уточнила Роза.
И снова тишина повисла между ними. Лишь листья ивы шевелились и негромко шуршали на ветру.
— Ты согласна вернуться ко мне? — спросил он наконец. — Согласна пойти со мной, жить со мной?.. Ты будешь моей женой, Темная Роза?
— Только не в доме твоего отца, Ал.
— Где хочешь. Давай убежим.
— Ты все равно не сможешь получить меня одну, без музыки.
— Или музыку без тебя.
— Я согласна, — кивнула она.
— Не знаешь, Лэбби случайно не нужен арфист?
Роза немного подумала, потом рассмеялась.
— Если ему нужна флейтистка, — промолвила она, — то без арфиста он тем более не сможет обойтись.
— Я не брал в руки арфу с тех пор, как уехал в Южный Порт, — сказал Алмаз. — Но музыка все время была в моем сердце. Музыка и ты…
Роза протянула ему руки. Они опустились на колени лицом друг к другу, и ветви ивы легко касались их волос. Потом они поцеловались, и первый поцелуй был робким и несмелым…
* * *За годы, прошедшие с тех пор, как Алмаз покинул отчий кров, Золотой заработал денег больше, чем за всю предыдущую жизнь. Любые его сделки приносили невиданный барыш. Удача следовала за ним по пятам и никак не желала отставать. Золотой стал очень богат, но даже это не смягчило его сердца: он так и не простил сына, словно не желал, чтобы эта история имела счастливый конец. Уйти, не сказав никому ни слова, исчезнуть в годовщину собственного имяположения, не закончить дела, сбежать с дочерью ведьмы и сделаться бродячим музыкантом, чтобы бряцать на струнах, драть горло и улыбаться ради нескольких медяков — все это служило для Золотого неиссякающим источником гнева, жгучего стыда и непрекращающейся боли. Вот почему, несмотря на все свое богатство, Золотой был несчастен.
Тьюли тоже долгое время была несчастна, ибо для того, чтобы хоть изредка повидаться с сыном, ей приходилось лгать собственному мужу, а это давалось ей нелегко. У нее слезы наворачивались на глаза при одной мысли о том, что Алмаз голодает и спит на голой земле, под открытым небом, а холодные осенние ночи были для Тьюли самой страшной пыткой. Но шло время, и когда об Алмазе заговорили как о лучшем певце Западного Хавнора, которого звали играть на арфе и петь для великих лордов в Башне Меча, на душе у Тьюли стало немножечко легче. А однажды, когда Золотой уехал по делам в Южный Порт, они с Клубком сели в запряженную осликом тележку и отправились в Истхилл. Там они слушали, как Алмаз исполняет «Песнь о пропавшей королеве», и с ними была Роза, и маленькая Тьюли сидела на коленях у своей бабушки. И хотя это, наверное, нельзя назвать счастливым концом в полном смысле слова, все же все они испытывали настоящую радость — радость, какой, по большому счету, хватило бы любому из нас…
Ursula K. Le Guin, "Darkrose And Diamond", 1999.
Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН
Чарльз де Линт
ПИКСЕЛЬНЫЕ ПИКСИ
Едва мистрисс Холли успевала уйти в свою квартирку над книжной лавкой, Дик Боббинс выглядывал из-за печки, где проводил дни в дремоте, сонных грезах и чтении книжек, позаимствованных с верхних полок. Осторожно высовывал голову и прежде всего осматривал подвал на предмет обнаружения нежданных гостей, одновременно прислушиваясь, не скрипнет ли пол наверху. Только убедившись, что хозяйка и, главное, ее собачка окончательно ретировались, он тихохонько выбирался из своей норы. Или дыры. Как кому угодно.
И так каждую ночь. По раз и навсегда заведенному порядку.
Прежде всего Дик аккуратно почистил рукава своей обтрепанной куртешки и расчесал пальцами курчавые каштановые волосы. Закончив прихорашиваться, он энергично потер ладони, вытянул из укрытия взятую накануне книгу и взбежал по крутой подвальной лестнице в помещение лавки. При весьма невеликом росте, всего в два фута, задача была нелегкой, но Дик, проворный и ловкий, как и полагается всякому уважающему себя домовому, справился с ней без труда и вскоре уже стоял среди россыпей книг, прикидывая, с чего начать ночную работу.
