Ирина Якимова - Либитина (СИ)
— Думаю, вам лучше отдохнуть, Ариста. Вас захватили из северного убежища не слишком любезно, но, надеюсь, сытный обед исправит ваше впечатление о нас. Пойдемте в трапезную. Я вижу, вы голодны.
Тут Гедеон был прав: я была голодна и за себя, и за все полсотни марионеток сразу… И я последовала за вампирами во второй зал, с печью. Там пятерку уже ждал обед.
Каждому carere morte предназначалось по целой смертной жизни, и слуги — вампиры или люди? — постарались разложить блюда покрасивее. Шестеро смертных, отупевшие и сонные от чар, были рассажены по креслам и диванам, заботливо принесенным в залу перед приходом господ. При нашем приближении заиграли упрятанные за большую ширму музыканты. Ненавязчивая и веселая музыка для пиров, популярная при Арденсах и начисто забытая при Макте, привыкшем поглощать обед — кровь из сердец злейших врагов — в одиночестве и тишине. Музыка удобно заглушала остатки человеческого голоса совести вампиров и перекрывала слабое дыхание их жертв. Свечи в канделябрах на стенах распространяли вокруг тяжелый горячий запах воска, смешивающийся с ароматом духов, которыми были надушены смертные. Для полного подобия дворцовой залы не хватало только ковров — тут был простой каменный пол. И эта особенность, выдающая назначение помещения, мигом разрушала магию мнимого уюта.
— Присаживайтесь, — пригласил Вако, усаживаясь в кресло и жестом приглашая занять соседнее. Я села, механическим движением потянулась разгладить юбку, и усмехнулась, вспомнив, что меня захватили в узком нижнем платье. Гедеон заметил эту усмешку.
— Майя, поделишься с Аристой своим гардеробом после трапезы, — приказал он вампирше. — Угощайтесь, леди Эмендо.
Жестокая трапеза началась. Заготовленными фразами вампиры подзывали к себе зачарованных, отработанными движениями вскрывали им вены. Здесь никто не питался так, как Нонус, закупоривая голод и ярость в склянки, никто не пытался сдерживать свое чудовище, как я. Пятерка старших пила жизни до капли, чужой болью заглушая страх собственной. Я видела, как Семель в два счета расправилась с добычей — миловидной молодой женщиной, как Хонор мечом вскрыл горло своей. На одно мгновение лицо вампира стало алой маской, потом кровь впиталась в кожу, и краткое видение уже показалось миражом… а я отстраненно подумала, что эта особенность кожи carere morte имеет много общего с чарами. Вако оглушил свою жертву — мужчину и обескровил бесчувственное тело, также пугающе четко, быстро и безжалостно, как мясник. Митто взял совсем юную девушку в бедном платье и укусы перемежал с поцелуями и нежными уговорами, в сочетании с ощеренными клыками звучащими особенно зловеще. Также ласково и Майя умерщвляла свою жертву — симпатичного юношу, а я все не могла хотя бы глянуть на того, кто был предназначен на ужин мне.
После первой убитой девушки я держала голод под постоянным контролем разума и более за четырнадцать лет бытия carere morte не убила никого. Такого же рассудочного, холодного поведения требовала и сегодняшняя ситуация, но…
Я опять встретилась взглядом с Митто. Медленно и ласково убивая жертву, вампир то и дело поглядывал на меня, видимо, его вдохновляла чужая реакция. И старая ненависть поднималась черной тяжелой волной. Также этот ублюдок уговаривал мою Антею когда-то, а я ничего не слышала и не видела. Где я была тогда? Почему-то уже не помню, хотя остальное помню ясно. Да и какая разница? Зато сейчас все слышу и вижу… Невыносимо!
В смертной жизни при приступах этой дикой боли я выла, орала, раздирала кожу на лице и груди ногтями. Билась о стены и пол головой, сучила ногами. Эта боль могла быть выражена только так, ледяная замкнутость, драматические рыдания, молчаливые корчи оставались далеко позади, на верхних ступенях лестницы, уводящей в бездонную пропасть отчаяния. Боль не душевная — вполне физическая. Смертью дочери и выбором мужа из моего тела вырвало два куска, и зарастить ужасные раны было нечем. Все бередило их: слова, жесты окружающих, мелодии старинных песен и их немудрящие припевы, солнце, чернеющее дырой на небосводе в полдень, когда я вдруг вспоминала о своем одиночестве, красный свет, на закатах заливающий мой деревенский домик, точно кровью. Мое забывшее мужские ласки тело, которого приходилось касаться, переодеваясь, случайно увиденные на чужих частоколах венки, сплетенные неумелыми руками детей…
Новый приступ подзабытой боли вызвал изучающий и подначивающий одновременно взгляд Митто. Вырвать бы эти ледяные глаза, плеснуть в лицо светловолосому вампиру водой из источника Донума, чтобы кожа с него сползла лохмотьями! Но я не могла, мешало что-то, какие-то прозрачные, но крепкие оковы. И, застонав от боли, зарычав от ярости, я впилась в горло смертному, предназначенному на корм моей частице Бездны. Воплощение ненависти было кратко, как взмах бича, и ярко, как вспышка тысяч солнц. Убитый смертный мешком свалился под ноги, заливая юбку кровью. А правая рука стискивала что-то горячее, упругое, подрагивающее. Человеческое сердце.
В глазах потемнело, кажется я начала падать, но кто-то поддержал меня, и очнулась я на ногах. Правая ладонь была чиста: никакого куска окровавленной плоти. А только что убитый смертный сидел на полу, ошеломленно таращась на меня и зажимая рваную рану на шее. Рубашка спереди была алой от крови, но сердце человека было на месте: я слышала его испуганный быстрый стук о клетку груди.
«Что такое? Он жив?! Но я же только что…»
— На первый раз я остановил твою руку. А видение послал, чтобы ты осознала, как тонка грань, отделяющая твой светлый разум от темных эмоций, моя двуликая Королева, — сообщил Нонус.
— Спасибо, — прошептала я ему мысленно. А в реальности Митто сбросил оцепенение и присвистнул.
— Леди Эмендо, вы великолепное чудовище! Совсем как Семель: и в смертной жизни, и в бессмертной. Вот только, похоже, ваш создатель держит вас на коротком поводке! — он захохотал, лукаво поглядывая на недовольную Королеву. А я задрожала и зачем-то обтерла и так чистую руку о юбку. Я чувствовала, что меня по-прежнему качают волны ненависти — чужой ненависти. Принял учитель эстафету от ученицы или потоки наших эмоций случайно окрасились в один цвет почти одновременно, но Нонус испытывал сейчас то же, что только что я. Я заглянула в нонусово «здесь и сейчас», и объект его ненависти встал перед глазами: все тот же старик в хранилище! Смуглый, совсем седой, с сухими и острыми чертами — не южанин ли?
«Атер? Но Атер под церковью Микаеля?…Или нет?!»
— Это не Атер, — тут же откликнулся Нонус. Но сообщить личность неизвестного не пожелал и скрыл картинку. Я нырнула за ней, но сильным встречным течением меня тут же вынесло обратно на поверхность общего моря мыслей.
![Ирина Лукьянец - Академия Межмирья - Стать Ведьмой [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
