Сергей Сергеев - Адепт и гадалка
— О господи! Откуда у вас такие понятия? Где вы их нахватались, — воскликнула удивлённо Мария.
— Не могу сказать, наверное, где-то и когда-то слышал, а теперь вот выплыло, — искренне ответил он.
— Я всегда думала и представляла, что душа — это жизненная энергия, которая действительно одушевляет и оживляет всё неживое, изыми её, и неминуемо наступит смерть, всё живое вернётся на круги свои, станет неживым, а тут такое наговорили, — пояснила она своё изумление.
— Так оно и есть, но она обладает ещё и психофизическими свойствами, которые могут меняться, улучшаться или ухудшаться, или становиться антиподными, — дополнил её суждения Андрей.
— Давайте оставим недоказуемое в покое, пусть метафизики с диалектиками спорят, — как можно мягче, чтобы не обидеть, но и не оттолкнуть, подвела черту под темой Мария.
— Принимайте это на веру, как аксиому, — не сдавался Хрусталёв.
Она промолчала и не стала возражать, сделала вид, что занята чем-то в компьютере. Андрей почувствовал умиротворение оттого, что ему удалось поделиться своими новыми мыслями без последствий, хотя недосказанного было ещё предостаточно. Он ожидал новой возможности высказаться, но первым начинать не хотел, чтобы не стать навязчивым и не перечеркнуть достигнутый результат. Однако он подметил в своих мыслях, что о Черникове обмолвились лишь незначительной фразой, значит разговор ещё впереди.
— Для чего они это делают? Я имею в виду: строят роботов, изучают наши души, а нельзя ли непосредственно воздействовать на наше психофизическое состояние, — то ли спрашивала, то ли рассуждала вслух гадалка.
— Нет у них такой возможности воздействовать на целую цивилизацию. Только через диалог, а чтобы диалог состоялся и был более убедительным, вот для того и нужны роботы, ведь мы верим только в машины, а доверяем лишь органам чувств, — оживился Хрусталёв.
— Не все же верят только в прогресс, многие и в бога, — ведя беседу, Маша продолжала держать свой взгляд на мониторе.
— Из тех, кто говорит, что верит в бога, очень мало любящих и верящих в него. Они скрывают словами свои дела, их нужно судить по делам их, — нараспев произнёс Андрей.
— Вы сейчас странно высказываетесь, как проповедник, — подметила гадалка с иронией и посмотрела собеседнику в лицо, — такое за вами раньше не водилось.
— Возможно истина одна, и ей не требуется других слов, — ответив так, он почувствовал лёгкое смущение потому, что, по сути, она была права, а ему никак не хотелось походить на проповедника, тем более религиозного, давало знать о себе старое атеистическое прошлое.
— И это всё они вам внушили за такой короткий промежуток времени? — продолжала атаковать Мария, нащупав в его психике слабое звено. Ей хотелось подавить те нравоучительные нотки, которые у неё на глазах пробивались в его новой манере полемизировать. У неё тоже было атеистическое воспитание, и желание быть паствой отсутствовало.
— Нет, конечно. Мне кажется, что мы все знали об этом раньше, но забыли, даже не так — информацию заблокировали в нас. А на материнском корабле её освободили, разрешили пользоваться. Я не говорил с ними, я прокручивал учебное кино, свою базу данных, они лишь слегка подправляли меня, — он тщательно подбирал слова, стараясь добиться не столько точности в формулировках, сколько отсутствия в них религиозного оттенка.
— Что вы о них думаете? — ей явно требовалось проверить его мышление.
— Что я думаю о них? Правы ли они? — Андрей сделал паузу, не заметив подвоха в её вопросе, и искренне высказался, — не знаю, делиться информацией в наше сегодняшнее время вредно для здоровья.
— Как же вы собираетесь дальше жить? Что делать? — гадалка продолжала тестировать партнёра на адекватность реализму.
— Как жил до этого, так и буду. Писать на уфолог точка ру точно не стану, цветных революций от меня не ждите. Революции вообще вредны, всё должно быть естественно, как в природе, но только без катаклизм, — рассудительно излагал свою позицию Хрусталёв.
— Я имела в виду, раздвоения не боитесь? — уточнила она вкрадчиво вопрос.
— Нет, не боюсь. А почему вас так заинтересовало это? — уже в свою очередь раздражённо встрепенулся он.
— Есть странность в ваших рассуждениях, — уже не скрывая своей озабоченности, ответила она.
— Вы сами уверены, что ваши мысли — это ваши мысли? — он осознал, наконец, то, что ему не доверяли.
— Как это? — искренне удивилась гадалка.
— А так. Намекаете, что меня зомбировали, вложили в мою голову чужие понятия и мысли, — всё больше и больше заводился Хрусталёв.
— Я так не говорила, я сказала о странности мышления, — оправдывалась она.
— Со стороны так и выглядит, — рассерженный, почти злой, он поднялся со стула и начал ходить взад-вперед, отчитывая её, — раздвоение, странность мышления! Я и раньше думал о том, как приходят и уходят мысли, как формируются мыслеформы, некоторые свои же мысли рождали удивление у самого себя. Заметьте, что больше всего вызывают удивление и настороженность — правильные мысли, вот это действительно странно. Не слова правильные, таких льётся вокруг вон сколько.
Он остановился и показал рукой выше головы мнимый уровень того, о чём говорил, и снова продолжил с жаром:
— А дел правильных и хороших кот наплакал. Вывод — истинных правильных мыслей столько же. Двойственность — двойной стандарт. Сознание и подсознание, внешний и внутренний. Они должны быть в гармонии. Человек должен ощущать себя как единое целое, и не как хозяин Вселенной, не как исследователь, а как песчинка, часть Вселенной. Человек, можно сказать, пыль вселенной. Тогда у него не будет башню сносить, извините за вульгарность. Но мы отдаляемся, мы строим свою Вселенную, изучаем внешний мир, агрессивно двигаем прогресс, забываем о внутреннем, о нашем неосознанном, но существующем, имеющем связь, помимо нашей воли, с Вселенной. Мы должны развиваться гармонично, как внутренне, так и внешне. Не создавать двойных стандартов: "Я — ось Вселенной, потому и первый". Нет такого понятия личный или национальный интерес во Вселенной, тогда это двойной стандарт. Первый Абсолют, мы — часть его. Он в нас, мы в нём. Мы любим его, он любит нас.
— Сядьте, успокойтесь. Я верю, что "башню у вас не снесло", — процитировала она его фразу, примирительно улыбнувшись, — но, по-вашему, получается — есть прогресс для тела, но нет прогресса для души?
— Мы повторяемся. Развиваем цивилизацию, которая, развившись, погубит себя, как Лемурия и Атлантида. Технический прогресс достигнет больших высот, появится соблазн, перед которым люди не устоят, и оборвётся связь с Вселенной через наш внутренний мир, — усаживаясь за стол, он успокаивался и говорил уже с прохладцей не столь конкретно и убедительно.
