Дэвид Геммел - Призраки грядущего
— Здорово, Салида, старый друг! — приветствовал его Га-рокас.
Капитан только буркнул что-то в ответ, глядя, как его солдаты размещаются на стене.
Надиры, увидев наверху вооруженных воинов, поднялись. Князь снова сел на своего гнедого и поскакал к стене.
— Рад видеть тебя, Салида, — крикнул он. — Возьми под стражу этих людей и открой ворота.
Надиры, сев на коней, медленно двинулись вперед.
— Я получил сведения о вашей измене, — ответил Салида. — Предлагаю вам сдаться мне добровольно. Мы доставим вас в Новый Гульготир, на суд его высочества регента.
— Ты что, обезумел? — вспылил князь. — Кто меня обвиняет? Чареос? Помилованный мной убийца?
— Я, — сказал Гарокас. — Вы торговали рабами, а я получал за вас деньги. Принцесса Танаки тоже здесь. Что вы на это скажете, господин мой?
— Я не намерен отвечать тебе. Подумай хорошо, Салида: у тебя триста человек, а у нас здесь тысяча — и тысяча тысяч может явиться сюда по первому зову. Твое положение безнадежно. Открой ворота — и мы забудем об этом мелком неподчинении.
— Я снова прошу вас, мой господин, сдаться мне добровольно.
— Прежде ты сдохнешь, презренный пес! — крикнул князь. Джунгир-хан, пришпорив серого, подъехал к нему.
— Почему они не открывают тебе ворота? — вкрадчиво спросил хан.
— Они изменники. Убейте их всех!
— Как же ты хочешь служить мне, раз даже собственный военачальник тебе не повинуется?
Князь хотел ответить, но хан взмахнул рукой — и кривой кинжал вонзился в сердце князя. Князь медленно сполз с седла, а Джунгир выехал вперед.
— Кто командует этой крепостью?
— Я, Салида.
— А я Джунгир-хан. Спустись сюда, я хочу говорить с тобой. Негоже двум воеводам переговариваться такимобразом.
— Не слушай его, — сказал Салиде Гарокас, — это уловка. Как только мы откроем ворота, они ворвутся внутрь.
— Эти разрушенные стены их все равно не остановят, — ответил Салида.
Он сошел со стены и приказал открыть ворота. Чареос стал рядом с ним.
Когда Салида вышел, хан тронул серого каблуками — но конь вдруг взвился на дыбы, едва не сбросив всадника. Хан держался крепко. Тогда жеребец нагнул голову и поддал задом. Джунгир вздернул ему голову. Конь упал, а хан, отпрыгнув в сторону, покатился в пыль. Жеребец, прижав уши и вращая глазами, устремился к нему, готовясь размозжить копытами его череп, но тут к коню метнулся Чареос.
— Успокойся, Серый! — крикнул он. — Ко мне! Жеребец обернулся на его голос и затрусил прочь от поверженного хана. Чареос потрепал коня по шее.
Джунгир встал, отряхивая штаны от пыли. Он отлично знал, с каким жадным вниманием его люди следят за всем происходящим. Хан потерял лицо. Хуже того — его спас враг.
— Все благополучно, мой повелитель? — спросил Салида.
— Да. Ты! — крикнул хан Чареосу. — Можешь оставить коня себе — это подарок. Ты, капитан, назвал этого человека предателем. Я покарал его. Теперь я прошу тебя вернуть мне мою собственность. Отказ будет воспринят как вызов всем надирам. Ты этого хочешь, капитан?
— Нет, мой повелитель, этого я не хочу. Но вы находитесь на готирской земле и Бел-Азар — готирская крепость. Я прошу позволения испросить указаний у моего начальства в Гульготире. Сейчас я вышлю гонца и в течение дня должен получить ответ.
— Я мог бы взять эту развалину за час, — заметил Джунгир.
— Да, с надирами воевать опасно. Но прошу вас — дайте мне этот день.
Джунгир отошел немного в сторону, как бы в раздумье, и посмотрел на своих воинов. Происшествие с конем беспокоило его. Кочевники придавали большое значение разным предзнаменованиям — а конь, сбросивший хана, стоял теперь в воротах, позволяя оглаживать себя высокому темноглазому воину. Хороший шаман даже столь неблагоприятный случай истолковал бы как надо — но Шотца умер, а Аста-хан стоит на стене на виду у всех надиров. Если хан отдаст приказ, люди пойдут на приступ, но неохотно, опасаясь дурного предзнаменования. И если крепость не будет взята сразу, они, веря, что боги в этом деле против них, могут ополчиться на своего вождя. Джунгир поразмыслил. Вряд ли надиры могут потерпеть поражение — но уж очень нехорошо начался день.
— Хорошо, — сказал Джунгир Салиде. — Люди должны иметь время, чтобы обдумать свои действия. Я даю тебе этот день. Но знай: никто не должен покидать крепость, кроме твоего гонца. И те, кто не служит у тебя под началом, должны быть переданы мне, иначе я истреблю вас всех до единого. Передай своему регенту и это.
Хан зашагал обратно сквозь ряды своих воинов. Надиры двинулись за ним и стали лагерем в полумиле от крепости.
— В смелости тебе не откажешь, — сказал Гарокас Салиде.
— Тебе она тоже понадобится, если регент ответит так, как я ожидаю.
День подошел к концу, вечерние тени протянулись через долину. Надиры зажгли костры, и Салида позволил почти всем своим людям сойти со стены. Солдаты занялись стряпней. Салида взошел на стену к Чареосу с миской густой похлебки.
Чареос взял у него варево и поставил стыть.
— Ты прости, Салида. Снова я втравил тебя в скверную историю.
— Я солдат, Чареос. За это мне и платят. Но ты уж не обижайся: когда все это кончится, я не желаю тебя больше видеть.
— Что ж, в подобных обстоятельствах тебя можно понять, — ответил Чареос с кривой улыбкой, глядя на мертвое тело князя. — Не странно ли: он был незаурядный человек, однако всегда говорил мне, что завидует моим подвигам в Бел-Азаре. Говорил, что тоже хотел бы повоевать здесь. И вот погиб... будучи на стороне врага.
— Это как посмотреть, Чареос. Противная сторона — это та, что обречена на поражение. Я тоже пока не знаю, на чьей я стороне.
— Как по-твоему, что решит регент?
— Поживем — увидим, — отвел взгляд Салида.
— Я того же мнения. Он нас продаст. Предпочтет это разорительной войне, которую все равно не выиграет.
Из караульни донеслось переливчатое пение, и Салида вздрогнул:
— Не нравится мне этот старик. От него веет смертью, как от всех надирских шаманов.
Танаки и Киалл присоединились к ним.
— Это песнь приветствия рождающемуся на свет, — сказала Танаки. — Пойду помогу.
Чареос, зевнув, растянулся на стене. Он устал, и кости у него ломило. Подложив под голову свернутое одеяло, он стал засыпать.
— Спаси дитя, Чареос, — услышал он вдруг голос Окаса.
Весь сон слетел с него. Салида вернулся к солдатам, и на стене остались только шесть часовых. Чареос сел. Аста-хан обещал ему, что ни с матерью, ни с ребенком не случится ничего дурного. В чем же тогда опасность? Ему вспомнился вопрос, который задал ему Окас в Горном Трактире: «Почему кости Тенаки-хана похоронены в Бел-Азаре?»
