Терри Брукс - Шкатулка хитросплетений
— Вы прорыли сюда подземный ход, так? — Щелчок закусил губу. Пьянчужка стиснул зубы. — Верно я говорю?
Они кивнули. Неохотно.
— От самого берега? — недоверчиво переспросил Абернети.
Щелчок виновато признался:
— Вообще-то от леса. Пьянчужка был еще смущеннее:
— От самых деревьев.
Абернети изумленно уставился на них:
— Нет, как вы могли успеть? На это нужны целые дни… Даже недели! — Тут он осекся. — Погодите-ка минутку! А сколько времени уже существует ваш ход?
— Сколько-то, — пробормотал Щелчок, скребя по каменной стене замка когтистой ногой.
— И где кончается этот тоннель? Новая пауза, еще более долгая.
— В погребе при кухне, — признался наконец Пьянчужка.
Абернети снова распрямился. Воспоминания о таинственном исчезновении припасов из кухонного погреба всплыли в его памяти, словно снулые рыбы при восходе лун. Виновной считали кухонную прислугу. Высказывались обвинения. Но решения так и не нашли.
— Отлично, — мягко проговорил он, растягивая слово, словно палач — петлю виселицы. — В погребе при кухне…
Щелчок и Пьянчужка съежились, ожидая самого страшного. Но Абернети даже на них не посмотрел. Он глядел вдаль, на стены замка и на то, что лежало за ними. Он не думал о том, как наказать кыш-гномов, вместо этого он прикидывал возможности сквитаться с Хоррисом Кью. Освещенный отблесками пламени дальних костров, отраженных темными стенами Чистейшего Серебра, он стоял на пороге решения, которое должно было либо восстановить его честь, либо стоить ему жизни.
Для решения ему понадобилось всего несколько секунд. Он снова пригнулся и решительно спросил:
— Я в этот ваш подземный ход пролезу?
Глава 18. ВРЕМЯ ГНОМОВ
Абернети совершенно чужда была импульсивность любовь к риску, так что он не без некоторого удивления понял, что всерьез готов протискиваться в узкий подземный ход, вырытый Щелчком и Пьянчужкой в дальнем углу кухонного погреба, и собирается ползти по нему до леса, находящегося за кольцом осады, сомкнувшимся вокруг замка Чистейшего Серебра. А там он предпримет опасную и, возможно, роковую для себя попытку поймать Хорриса Кью и выбить из него необходимую информацию. И не то чтобы он не осознавал, что делает, или не оценивал, какая опасность в этом таится, — его сильнее всего тревожило то, что он вообще мог подумать о подобной авантюре.
Он попытался утешить себя мыслью, что в нем берет верх его собачья натура и, следовательно, виноват в этом исключительно советник Тьюс.
Волшебник понятия не имел, что задумал Абернети. Если бы он об этом узнал, то мгновенно положил бы конец сему предприятию или настоял бы на том, чтобы идти самому. Придворный писец не мог допустить ни того, ни другого. В конце концов долг Абернети состоял в том, чтобы самому расхлебать кашу, которую он заварил, восстановить свою честь, вернуть себе самоуважение. А советник нужен был в Чистейшем Серебре, в стенах замка, где он представлял собой, хотя бы приближенно, некую оборону против неизбежного штурма, который обязательно организует Каллендбор. Пусть Тьюс действует несколько странно, тем не менее он представляет собой силу, с которой нельзя не считаться, и по крайней мере хотя бы на время остановит нападающих.
Вместе с тем пес надеялся разузнать, что же все-таки стало с Беном Холидеем.
Чтобы влезть в тоннель, Абернети пришлось раздеться — настолько он оказался тесным. Нагота была унижением, которое он готов был вытерпеть. В конце концов кыш-гномы вырыли свой подземный ход в расчете на себя, а не на него. В полутемном погребе, откуда бесцеремонно выгнали кухонную прислугу, оставив в полном неведении остальных обитателей замка, Абернети, сбросив с себя одежду, на секунду задумался над тем, что делает. Он не думал о Хоррисе Кью с его птицей, о Каллендборе или о незнакомце в черном плаще. Они его не волновали: грозящая с их стороны опасность была ему известна. Вместо этого он думал, что отдает себя в руки (и, возможно, в зубы) Щелчку и Пьянчужке. Если принять во внимание их репутацию трупоедов и пожирателей кошек и собак, то в лучшем случае их можно было считать ненадежными союзниками. Абернети нисколько не сомневался в том, что, если им представится удобный случай, они не колеблясь сожрут и его. А почему бы и нет? Ведь это их природа, правильно? Но поскольку это было так, то Абернети необходимо было учесть эту серьезную опасность и дать им веское основание не превращать его в закуску.
Он решил воззвать к единственному положительному качеству, которое знал за ними.
— Выслушайте меня внимательно, — обратился он к кыш-гномам, нагишом присев у входа в тоннель и чувствуя себя ужасно глупо. — Я не сказал вам еще одну вещь. То, что мы делаем, очень важно для благополучия нашего короля. Мы никому об этом не сообщали, но с ним случилось нечто плохое. Он исчез. Те люди, которых я вам показал, — тот, у которого кристаллы мысленного взора, и второй, в черном плаще, — в этом замешаны. У меня есть план, как спасти Холидея, но вы должны будете мне помочь. Вы ведь хотите спасти Его Величество короля, правда?
— О да! — отчеканил Щелчок.
— Еще бы! — поддержал его Пьянчужка. Они так энергично закивали, что Абернети испугался, как бы у них головы не отвалились. Он немного кривил душой относительно своего плана спасения Холидея, но исключительно ради благой цели. Единственное, на что он мог рассчитывать, когда речь шла об этих двух гномах, так это на их неизменную преданность королю. Она стала бетонно-прочной с момента их первой встречи, когда Бен Холидей сделал то, что никогда и никому не приходило в голову: он пришел им на выручку в случае, который явно надо было считать сомнительным. Бен решил, что король должен служить равно всем своим подданным. Он спас их жизни, и они этого никогда не забывали. Они по-прежнему оставались трупоедами и ворами и частенько вели себя глупо, но они уже не раз демонстрировали, что ради Его Величества короля готовы на все.
Сейчас Абернети на это сделал ставку. Он очень на это рассчитывал.
— Как только мы выйдем из подземного хода, я поделюсь с вами своим планом, — добавил он. — Но мы должны действовать сообща. Жизнь Холидея в опасности.
— Вы можете спокойно на нас положиться, — горячо сообщил Щелчок.
— Конечно, можете, — согласился Пьянчужка. Абернети хотелось бы на это надеяться. Его жизнь тоже была в опасности.
Они спустились в подземный ход: первым Щелчок, потом Абернети и последним Пьянчужка. Они медленно ползли вперед, всем телом вытягиваясь в земляном тоннеле, который извивался, уходя в темноту. Абернети обнаружил, что совершенно ничего не видит. Он ощущал, как ползет Щелчок, и почти упирался головой в его ступни. Сзади Пьянчужка подталкивал его в пятки, подгоняя вперед. Корни скребли по его брюху и спине. Какие-то насекомые протискивались мимо, шевеля множеством ножек. Местами на него сочилась влага, склеивая шерсть. Пахло резко и затхло. Абернети ненавидел тоннели. Он ненавидел любую тесноту (видимо, опять его собачья натура!). Появилось огромное желание убежать из этого подземного хода, но он заставлял себя ползти к цели. Он сам начал это приключение и был намерен довести его до конца.
