Мария Гинзбург - Лес великого страха
– Начнем, наверно, так, – пробормотала Сабрина.
Писало заскрипело по бумаге. Рамдан заиграл на зурне. Крюк опутал выход из фургона заклинанием от комаров, которому его обучили ведьмы, расстегнул клапан и сел, свесив ноги. От костра донесся голос Ринке:
Река заболела смертью
и рыбы спасались бегством.
Берега ее стали жёлты,
как пальцы курильщика трубок.
Ринке, как всегда, открыл вечерний концерт песней про мертвую реку. Если верить его объяснениям, была в Лихом Лесу река, испив воды из которой, человек погибал или терял память. Мандреченок было не удивить волшебными реками. Даже Сабрина знала, что по их легенде где-то на краю обитаемого мира протекает река Калина. Вода в ней была самой обычной, надо думать, там водились и сомы, и щуки. А вот человек, перешедший Калину по мосту, навсегда исчезал из мира живых. Река Беспамятная, как ее называли темные эльфы, находилась гораздо ближе. Старая тропа, подобная той, по которой двигался обоз, соединяла Бьонгард и берег Гламранта. Зловещая речка пересекала тропу где-то на полпути к реке.
По непонятным причинам, эта мрачная песня очень нравилась Карине. Сабрину же удивляло в ней отсутствие пышных сравнений, изысканных рифм и кённингов, столь характерных для песен эльфов. По крайней мере, те песни тэлери, которые доводилось слышать боевой ведьме, были именно такими. Сабрина собиралась написать песню в тэлерийском стиле, но, услышав пение Ринке, изменила свое решение и перечеркнула первые несколько строк. Сидх тем временем продолжал:
Трава и цветы зачахли,
и ломкими сделались стебли.
В полуденный час злое солнце
сожгло их сухие скелеты.
Вода же в реке блестела,
как ртуть, и неспешные волны
вязко катила к устью,
всё отравляя ядом.
– Крюк, а вы куда после Бьонгарда? – спросила Сабрина, на миг отвлекшись от сочинительства.
Экен пожал плечами:
– Рамдан скажет. Какой-нибудь обоз опять наймемся сопровождать, сейчас из Бьонгарда много караванов пойдет – все до зимы хотят успеть выбраться из Лихолесья. В сторону Мир Минаса двинем, я думаю. А там и до Экны недалеко, я, может, домой съезжу… А вы?
Звери в лесах – не пейте!
Птицы в полях – не пейте!
Вам говорю – не пейте!
Памяти лишитесь
И рассудка.
– Мы? А мы вернемся в Горную школу, перезимуем, – ответила ведьма. – Зимой летать опасно. Попадешь в буран над Нудайдолом, труп весной в Боремии найдут… Светик, наверно, курс по травам почитает, я бой на мечах возьмусь вести. В нашей школе всегда так – пока можно летать, учат только летать. А как зарядят дожди, так теория начинается.
– Гёса тоже хочет наведаться в Купель, – произнес наемник. Так называлась одна из двух магических школ, где обучали Танцоров Смерти. – Что-то с ним странное происходит, не вытанцовывается у него последнее время. Ему с учителем своим поговорить надо…
– Может, это просто лес на него так влияет, – заметила Сабрина. – Ну вот, послушай.
У костра как раз затихло – на время, необходимое для прохождения чарки с водкой по кругу. Крюк поднялся, подошел к Сабрине и пристроился напротив.
– Давай, – сказал экен.
– Когда нас в Горной Школе учили складывать песни, – произнесла ведьма, – то надо было взять какую-нибудь отвлеченную тему. Историческое событие или что-нибудь из сказаний о богах и героях, но такое, чтобы это было известно всем. И на этой теме показать, насколько красиво ты умеешь высказываться. Я сейчас спою тебе, а ты попробуй угадать, о чем это.
Ведьма откашлялась и негромко запела:
Мой покой нарушают странные сны,
И воздух горчит, я, как рыба об лед,
Бьюсь
Но не забыть мне той страшной весны,
Что убила свет в сердце моем.
Новая стая примет тебя
Таким, как ты есть, никто ничего
Не спросит.
Ты позабудешь слово «нельзя»,
Память о прошлом покроет короста.
Опустится ночи слепое крыло,
И станет как брат мне мой бывший враг.
Вдвоем
Мы пойдем на охоту, ведь нам повезло —
Остаться в живых не такой уж пустяк.[12]
Ведьма закончила и вопросительно посмотрела на экена.
– Нуууу, – протянул Крюк. – Я вроде твой бывший враг, а новая стая – это мы, экены? Так Экна с Мандрой давно замирились. Ты с нами после Бьонгарда хочешь остаться, что ли? Я только за, Рамдану скажу только… А как же крыло твое? У вас же маневры строго рассчитаны по числу ведьм, по-моему…
Сабрина не знала, плакать ей или смеяться. Крюк попал в точку – очевидно, потому, что никакие исторические параллели не замутняли его разум.
– Я написала вариацию на тему «Песни Разрушительницы Пчелы», – ответила ведьма. – Сидхи сожгли ее станицу весной. Новая стая – это как раз Разрушители.
– Враг, ставший братом, это Балеорн, – сообразил экен. – Они потом вместе с Пчелой славно поохотились… Джабраил с тех пор не воевал ни разу. Да, все сходится. Прости, что ж. Вот такой я тупой и необразованный…
– На самом деле ты угадал, – сказала Сабрина. – Я не могу оставить мое крыло… Неужели мы так и расстанемся, Крюк?
Наемник помолчал.
– Можно подумать, ты в первый раз так расстаешься, – сказал он наконец.
В глазах ведьмы блеснули слезы.
– Сабра, ну что ты… – начал Крюк.
Ведьма вскочила с лежанки, подбежала к выходу прежде, чем экен успел схватить ее. Сабрина выпрыгнула из фургона и бросилась к костру. Тяжелая коса била ее по плечам. Наемник вздохнул, вылез из фургона и последовал за ней.
Ветер чуть шевелил края клапана, загибал края листков, брошенных на лежанке. Если бы не брошенное ведьмой писало, придавившее их, листочков бы уже там не было. Листки с песней самой могущественной Разрушительницы уже танцевали бы бесконечный хоровод вместе с алыми и желтыми листьями на ближайшей полянке.
Глава IV[13]
Магнус обскоблил ногтями кончик пера и склонился над гроссбухом. Книга была огромна, как щит пехотинца; казалось удивительным, что она в раскрытом виде не занимает всю стойку. На оставшемся свободным месте спала горгулья, свернувшись клубочком. Расслабленные крылья зверя свисали до самого пола.
– «Вкус эльфов на шпикажках», – прочел Магнус.
Гоблин поднял голову и крикнул в направлении открытой двери кладовой:
– Проверь, сколько у нас осталось, Морана.
– Пять банок, – пробурчали оттуда.
– Ага… – удовлетворенно произнес Магнус и внес пометки в книгу. – «Порох с перчинкой» посмотри теперь.
Рецепт этой фирменной закуски хозяин таверны придумал сам, чем – вполне обоснованно – гордился.
– Нет, этого нет, надо в погреб лезть, – отвечала Морана. – Шэд все сожрал вчера. Под водку.
