Марина Дяченко - Ведьмин век
Здесь были люди. Женщины, сидящие на длинной скамейке у стены. И молчаливый охранник, дремлющий в кресле напротив других дверей, грузных, бронированных.
У Ивги пересохло во рту. Непонятно отчего.
— Обождите, — провожатый кивнул ей на свободное кресло и поспешил к дверям, на ходу извлекая какие-то бумаги из какой-то папки; проснувшийся охранник поймал его взгляд, и Ивга успела заметить, как вечный ассистент указал на нее глазами. Проследи, мол.
Она села на краешек кресла.
Ожидающих женщин — а они именно ожидали, это было видно по их неловким, напряженным позам — было четыре; теперь все они рассматривали Ивгу. Не нахально — исподтишка; среди четверки была старуха, женщина средних лет и две юных девушки, худая и пухленькая; ни одна из ожидавших не походила на других ни одеждой, ни лицом, ни повадками но Ивга ясно чувствовала некое родство, объединяющее женщин вернее, чем общая скамейка.
Спустя минуту она поняла. Вернее, ей показалось, что она поняла — ожидающие, похоже, были ведьмами. Неинициированными, как и она; общение с Клавдием Старжем, помимо прочих благ, дало Ивге понятие о приблизительной классификации себе подобных.
Дверь приоткрылась; Ивга встрепенулась в ожидании провожатого но вместо него в коридор вышла черноволосая, бледная женщина с заплаканными глазами. Отворачиваясь, прошла мимо охранника к выходу. Сидящие на скамейке проводили ее взглядом.
— Следующая, — сказал механический голос, и Ивга только сейчас увидела решетку динамика над бронированной дверью.
Одна из девчонок, пухлая, неуклюже поднялась, втянула голову в плечи, съежилась — и шагнула в дверь, туда, откуда вышла заплаканная; три пары глаз, помозолив закрывшиеся бронированные створки, снова остановились на Ивге.
И тогда она окончательно поняла, что их объединяет. У всех троих были одинаково тусклые лица и затравленные глаза.
«Рассказать тебе, как берут на учет?..»
«Ведьма, помни, что общество не отказывается от тебя. Отрекшись от скверны и встав на учет, ты сделаешь себя полноправным и законным гражданином…»
Вот они, полноправные и законные граждане. Вот, сидят рядочком. Как часто они ходят… отмечаться? Раз в месяц, раз в неделю? Или, в связи с особым положением, каждый день?..
Унылые, забитые, загнанные в угол. Так выглядят цепные медведи в цирке… Когда шкура лесных царей обвисает клочьями, глаза гноятся, когда они кружатся под бубен на задних лапах…
Ивга опустила голову, желая уйти от этих, все более назойливых, взглядов. Ей вдруг сделалось муторно.
Назар… Клавдий. Значит ли это… что Ивга смотрит сейчас в тусклые зрачки своего собственного скорого будущего?
«…Тебе помогут в выборе судьбы. Целлюлозная фабрика в пригороде и отеческий надзор Инквизиции вполне соответствуют твоим взглядам на жизнь, правда?..»
С Назаром все кончено. Надежды нет; для Великого Инквизитора она, возможно, отработанный материал. Выбор?..
Мы тоже были такими, молча говорили лица сидящих на скамейке женщин. Мы тоже клялись себе, что умрем в неволе… Но у нас нет выхода. Мы живем… мы были такими же, как ты, с блестящими глазами, с упрямством и злостью… а ты станешь такой же, как мы, с нашей покорностью… И ты увидишь, в этом есть даже некоторые… преимущества…
Ивга втянула воздух сквозь сжатые зубы — бронированная дверь распахнулась, и ее провожатый, еще более угрюмый, не останавливаясь, прошел мимо:
— Идемте…
Закрыв за спиной белую стеклянную дверь, Ивга испытала мгновенное облегчение.
* * *В семь часов вечера взвыла сирена, означающая экстренный выезд наряда Инквизиции; в семь тридцать из оцепленного здания городского цирка группками стали выводить детей и родителей. Хорошенький подбор объектов, думал Клавдий, поскребывая ногтем пластырь на лбу. Ночной клуб, теперь цирк…
Тучи, так долго сгущавшиеся над провинциями, наконец-то пришли в Вижну.
Накануне герцог требовал отчета на Государственном совете — Клавдию удалось отбиться. Власти во все времена желали подчинить себе Инквизицию — порой из жадности, порой из страха; все Великие Инквизиторы всех времен более или менее успешно противостояли этому хищному желанию. Клавдий не был исключением.
Утренние газеты вышли с фотографиями опрокинувшегося трамвая; в вечерних уже не было ни слова ни о чем, кроме нашествия ведьм. Бывалый оперативник Коста пришел в сознание в реанимации городского госпиталя, но отчеты врачей о его здоровье оставались весьма неопределенными. По-видимому, кровоизлияние в мозг.
Клавдий прекрасно понимал, что, в отличие от Рянкской эпидемии и попытке терракта на стадионе в Однице, все случившееся в Вижне есть пока что просто психологическая атака. Эффектное запугивание, нагнетание страстей; страх для ведьмы — питательная среда. Чернозем…
Эффектное запугивание. Но уже пролилась кровь.
Ничем не прикрытые, мокли под дождем трупы льва и трех тигров, застреленных ошалевшей полицией. Воющие санитарные машины одна за другой увозили из цирка окровавленных зрителей; женщин, бывших в тот вечер в здании цирка, под угрозой резиновых дубинок отсортировали, окружили пластиковыми щитами и стали выпускать через один-единственный узкий вход, по одной, под перекрестными взглядами двух рабочих инквизиторов; плакали дети, цепляясь за юбки матерей. Лопались надувные шарики; кто-то проклинал ведьм, кто-то костерил Инквизицию. Клавдий стоял, внешне безучастный, изредка придерживая ладонью дергающееся веко; он снова не чуял ведьмы. Как тогда, в ночном клубе; он боялся ошибиться и потому стоял, ждал, бездействовал.
Он стоял, и мечущаяся толпа обтекала его, не задевая; только девочка лет восьми, со сбившимся на затылок белым бантом, налетела на него и вскинула круглые от ужаса глаза. Где-то в перепуганной толпе металась в такой же панике ее потерявшаяся мама. Или, попав в окружение из пластиковых щитов, не могла без очереди вырваться наружу — все ведь спешат, у всех ведь дети…
— Не бойся, — сказал Клавдий, но девочка реагировала не на слова — она и не слышала слов — а на чужое, жесткое, страшное лицо. А потому она заревела в голос и кинулась прочь.
Подробности этого представления Клавдий узнал уже потом. Просматривая видеозапись свидетельских показаний, пролистывая отчеты и объяснительные записки, он воссоздал ход событий лучше, чем мог бы пронаблюдать его, сидя в зале среди нарядной, хрустящей конфетами малолетней толпы; в какой-то момент он, плавающий в клубах сигаретного дыма, совершенно реально и остро ощутил себя ребенком на представлении. Хоть бы и этой самой девочкой со сбившимся бантом…
