Антон Карелин - Дорога камней
— Настал день, бывший, как ночь. Ливень хлестал по земле, нещадно колотя деревья и траву; дуб, под которым старик укрылся от непогоды, ронял листья гроздьями, отдавая откупную жестокой грозе, жёлуди катились по земле, увязая в траве, или неслись в потоках ветра, отправляясь в дальний путь. Старик дрожал от холода, мокрый с ног до головы. Левой рукой держась за могучий ствол, правой он придерживал сумку с камнями, словно боясь, что ветер унесёт и её.
Рядом со стариком ютились ещё десятка два пилигримов, собравшиеся в плотную толпу; здесь были и купцы, и их охранники, и нищие, и женщины с полей, которые не успели добежать до деревни. И дети, перед грозой игравшие вокруг. Все было страшно.
Молнии били то дальше, то ближе, и, озаряемые яркими вспышками, сотрясаемые громом, исходящим из клокочущих небес, люди дрожали от страха, каждый миг ожидая карающей стрелы небес.
— Старик! — прокричал вдруг один из них, тот, что был поумнее. — Твои камни! Я знаю, они волшебные! Дай мне один! Пусть убережёт меня от молнии! Дай!
Старик отдал ему один из камней. И тотчас все остальные, уверовав в ограждающую силу волшебных булыжников, стали протягивать руки и просить его камни. Старик раздавал их, не жалея. Глаза его сверкали и слезились.
Молнии били вокруг, все сильнее. Одна вонзилась в землю, охватив огнём дерево всего в ста шагах. Дети закричали от испуга, дым заволок стоящих под дубом, и гром грохотал, словно лавина рушащихся на головы глыб... Но небо очищалось, а ветер, все более сильный, все сильнее свободный, гнал тучи прочь, — и настал момент, когда солнце вырвалось из плена, осветляя все вокруг, играя лучами в тысячах капель, в мареве воды, заполняющей все вокруг, в небесах заиграли сотни радуг, а гром, вой и скрежет исчезли без следа.
Люди выходили из-под дуба, утирая мокрые лица, шатаясь и вздыхая. Потом, немного охолонув, стали радоваться, что остались в живых. Благодарили богов за то, что не отняли у них жизнь. И спрашивали старика, что за чудодейственная сила спрятана в каждом из его камней.
— Не знаю, — ответил странник, пожимая плечами. — Я собирал их не потому, что чуял в них волшебство. А потому, что память у меня слабая, а с каждым связано воспоминание, которое должно нести с собой, не забывать. То ли радость встречи, то ли горечь расставания, то ли награда, то ли горький урок... Я слишком стар, чтоб упомнить все, а ведь, чтобы быть человеком, нужно помнить каждый преподнесённый жизнью урок. Глядя на каждый камень, я отчётливо припоминаю, от чего и зачем он. Поэтому и ношу их с собой. Не могу выбросить ни одного. Добрые люди, отдайте мои камни. Они уже достаточно послужили вам, спасая вас от страха. А я пойду своим путём.
Люди отдали старику камни, но почти никто не поверил ему. С тех пор весть о чудодейственной силе камней неслась по селениям, обгоняя ветер и солнечный луч; она побывала в каждой избе. К старику с новой силой приваживались бандиты, требующие отдать камни, гуляки, насмешники, менестрели, слагающие песни и легенды о нем, купцы, пытающиеся сделать выгодное дельце, и даже учёные, силящиеся понять, что же, черт побери, такого в этих... — Даниэль споткнулся, дрогнул на миг, голос его стал ещё глуше, он почти просипел, — в этих камнях...
Наступила тишина. Дыхание девочки и сопение схарра отчётливо слышались на фоне размеренного скрипа колёс, которые не смазывал, надо думать, с момента сотворения Вселенной никто и никогда. Ветерок, холодный, но лёгкий, шевелил волосы, ластился к щекам. Две лошади, шедшие в упряжи, о чем-то изредка шлёпали губами, фыркали устало, но спокойно; ровное, едва слышное цоканье почти сбитых подков о засохшую землю, назвать которую дорогой было бы недоразумением. Ферэлли молчал. Никто не видел, но слезы текли у него по щекам.
— Даньель! — вдруг вскричал в смятении не выдержавший ожидания Хшо, голос его от возбуждения дрожал. — Что?! Ну что?!.
Юноша не знал, относится ли вопрос к оборвавшемуся рассказу, или к тому, что происходит с ним; в любом случае сейчас он ответить не мог; голос выдал бы его с головой. Он только махнул рукой.
— Что уставился? — вдруг рявкнул схарр, голосенок которого был полон злости. — Вези давай! Чхшпуур! Ртхар- ррааа! Н-но-о!
Повозка дрогнула; возница, очевидно, и вправду поторопил лошадей. Даниэль краем уха услышал, как он пробормотал что-то; в голосе слышалось больше недовольства и грубости, чем страха: погонщик был из карайловских, а значит, из земель цивилизованных, где схарров знавали не понаслышке, где сплочёнными, грязными и нищенствующими бригадами они трудились на стройках, рудниках, где изредка достигали положения действительно неплохого. Для возницы этот прохвост был куском шерсти с зубами и глазами, терпеть выходки которого следовало лишь потому, что чем-то этот убогий приглянулся хозяину, который платит и на которого не накричишь. Добро, подумал Даниэль, что нет хотя бы того презрения и брезгливости, что питали к низшим из нелюдей жители столицы, народ благодатной Империи, все ещё хранящей заветы и обычаи предков, помнящей злую ненависть к тем, кто явился, чтобы поработить и уничтожить человеческий род, сровнять людские города с землёй, — двести пятьдесят девять лет назад.
Как ни странно, мысль помогла отвлечься от воспоминания, нежданно заставившего его едва ли не разрыдаться; склонённое материнское лицо, жалостливое к несчастному старику, о котором шёл рассказ, ласковое к засыпающему сыну, безмятежно печальное, растаяло в темноте. Даниэль отпустил его. Глубоко вздохнув, кашлянув пару раз, прочищая горло, он утёр глаза, будто бы убирая волосы назад и, выпрямившись, оперевшись о борт повозки спиной, посмотрел на Линну и Хшо.
Девочка опустила глаза, стараясь быть тактичной; схарр, разумеется, выжидательно, требовательно пялился.
— Ч’шо-о-о? — негромко, осторожно спросил он.
— Ничего, — вздохнул Даниэль и, глядя на схарра, нагло соврал, — так... соринка в глаз попала.
Хшо, как ни странно, сказанным удовлетворился, несмотря на то что явно не поверил.
— Дальше давай, — не опуская колючих глаз, потребовал он, — про камни.
— Про то, что было дальше, — пожал плечами Даниэль, — рассказывают по-разному. Одни говорят, что старик шёл ещё и ещё, и однажды ноша стала непосильной настолько, что сердце его не выдержало, и он упал на стылую землю, а камни покатились по траве. Люди нашли его и похоронили, и роздали камни своим. Другие рассказывают, что однажды старик испытал нечто такое, что не хотел помнить. Нечто, что желал бы забыть. Слишком тяжко ему было их нести. Попрощавшись с каждым, он сбросил их в овраг у реки. И ушёл своими дорогами, освобождённый от ноши, которая сгибала его плечи несколько лет. После люди, приходившие сюда, решили, что старый волшебник благословил их край и оставил здесь магические камни, которые будут хранить эту землю от невзгод. Люди бросали туда свои камни, стаскивая их со всей округи. Многие даже кичились тем, что притащили неподъёмные глыбы; так или иначе, куча все высилась и высилась. Через пару лет весь овраг был завален камнями, гора камней поднималась выше земли на человеческий рост. Постепенно заросла травой, затем деревьями, и превратилась в длинный гребень, закрывающий деревню от реки.
