Дана Рассветных - Точка невозвращения
– Малыш мой хороший, солнышко мое, мой ангелочек, – всхлипывая, укачивала я сына, почти безжизненно лежавшего на моих руках. – Все будет хорошо, вот увидишь… Все будет хорошо, мой маленький…
Мальчик медленно раскрыл свои ярко–синие глазки, всегда с такой серьезностью взиравшие на меня. Тоненькая ручка протянулась к моему лицу и дотронулась до мокрой от нескончаемых слез щеки. Вздох, с трудом вырвавшийся из маленькой груди, и… Глаза моего сыночка закрылись обратно. Я знала, что время пришло…
– Нет, нет, нет, – в полузабытьи бормотала я, давясь подступающими слезами. – Давай же, родной мой, открывай свои чудные глазки… – и тут не выдержав, взвыла как раненный зверь. – Давай! Прошу тебя… – в бессилии прижав холодеющее тело ребенка к груди, я опустилась на пол, сотрясаясь от рыданий. – За что–о… Почему ты?! Пожалуйста…
Потом было еще много слов, безо всякого значения… Просто бессмысленный набор слов. Я не могла остановиться, из моей жизни исчез последний, составлявший ее смысл…
Узнав об этом, Мефистор пришел ко мне, предлагая свою поддержку и выражения сожаления. Именно тогда я сорвалась. Кричала, кидала в стены любые предметы, попадавшиеся под руку. А этот ублюдок просто стоял и смотрел на меня своими, такими же как у отца, глазами. И ничего, ничего не делал, даже не пытался меня остановить…
Я с силой бросила об пол очередную вазу. Будь все проклято! Будь все…
И тут до меня дошло, что я делаю. Истерика. У меня банальная истерика. Глубоко вдохнув, чтобы хоть немного успокоиться, я подняла голову на стоявшего на том же месте Мефистора. Тот выглядел абсолютно спокойным, будто наблюдать за подобным для него давно вошло в привычку.
– Смотришь… Нечего сказать? Ты всегда был таким, – криво усмехнулась я. – Тебе всегда на все наплевать. И меня ты всегда ненавидел. Это месть мне, да?
– Ты говоришь глупости, – равнодушно ответил демон, все так же сверля меня своими бутылочно–зелеными глазами. Как у отца… Как у моего Гайрона, которого он убил… – Я никогда не испытывал к тебе ненависти. Слишком незначительна была твоя роль в моей жизни, чтобы я питал к тебе настолько сильное чувство.
– Вон оно как, – медленно протянула я. – Значит, я, по твоему мнению, даже ненависти не достойна, да? Тогда послушай меня, – тут я перешла на шипение, не в силах совладать с собой. – Мне даже смотреть на тебя противно! Ты вызываешь омерзение… Как вызывал его у своего отца. Гайрон ненавидел тебя, видимо, посчитал достойным…
– Я прекрасно осведомлен о тех чувствах, что испытывал ко мне демон, называвший себя моим отцом. Последнее, очевидно, случилось только лишь по ошибке природы…
– Убирайся, – отвернулась я от него. – Убирайся! Мне не нужны ни твои сожаления, ни твоя поддержка, ни твоя помощь!
– Ты можешь оставаться во дворце столько, сколько этого пожелаешь.
– Я и не собиралась покидать его. Правда, тебя я постараюсь встречать как можно реже…
– Как тебе будет годно. И, Мара… – Мефистор на мгновение остановился, но сделав паузу, все же продолжил. – Мне жаль о моем брате.
– Он не был твоим братом! – презрительно бросила я, так и не желая оборачиваться. – А теперь убирайся, я же сказала! Видеть тебя больше не хочу!
После этого я поняла, чего хочу на самом деле. Ради чего должна жить. Месть… Месть стала для меня новым смыслом жизни. Моей конечной целью…
Но я понимала, что не имею пока возможности для нее. Что нужно выждать. И я ждала. Долго ждала… И дождалась. Судьба подарила мне за долгое терпение превосходный шанс. Я узнала об изобретении де Гредина–старшего. И не только об этом… Когда старик помер, у меня появилась возможность не просто заполучить артефакт, но и контролировать его владельца. Порочное прошлое его отца, которого все считали чуть ли не ангелом во плоти. Это не просто бросило бы тень на семью де Грединов, это послужило бы ключом к дороге Фаукса на виселицу. Ведь неважно, кто в семье становится предателем, казнят всех. Таковы законы, принятые еще до прибытия людей на эту землю.
Чем закончилось все это, ты и так знаешь…
Демоница, нахмурившись, отвернула лицо к квадрату маленького окошка – видимо, воспоминания вызвали в ней полузабытую боль. Я молчала, до сих пор ощущая что–то вроде шока. Откровенная история, рассказанная Марой, поразила меня. Если до сих пор женщина представлялась мне безжалостной стервой, хоть и вызывающей жалость, сейчас она вызывала… сочувствие. Понимание. Да, я понимала ее. Понимала ее боль, ее отчаяние, и теперь уже не на уровне жалости, как это было в первый раз, а именно искреннего сопереживания. У этой демоницы в самом деле была несчастливая судьба. И с ее стороны вполне справедливо ненавидеть Мефистора. Хотя она и не права… Меф, я уверенна, искренне переживал за своего брата, и предложение поддержки было нужно ему самому в первую очередь, это с его стороны было жестом отчаяния. Ведь чувство вины способно изжигать душу изнутри, и от этого нет лекарства.
– Мне жаль, что все так кончилось.
– Жаль? Опять. Да почему же ты никак не поймешь – не нужно мне твое сочувствие, не нужно! Мне никто и ничто не нужны! Мне превосходно одной!
– Но разве ты не захотела бы снова быть с теми, кого любишь?
– Глупый вопрос. Конечно, я хочу этого.
– Тогда почему ты так цепляешься за жизнь? Я ничего такого не хочу сказать, просто среди людей человек, потерявший всех, кого любил, чаще всего сам стремится уйти вслед за ними. Да и ты упоминала, что месть было единственным, ради чего ты жила. А теперь, когда месть провалилась и новой надежды нет, ты все равно стремишься выжить.
– Ты права. Сперва я действительно хотела покончить с жизнью. Тогда еще, до плана мести. Но однажды ночью ко мне во сне пришел Гайрон. На руках он нес нашего малыша, – Мара вдруг ненадолго замолчала. А когда она повернула ко мне свое лицо, стало ясно, почему – глаза демоницы блестели от подступивших слез, и голос, когда она снова заговорила, был сдавленным. – Они оба были такие красивые… Гайрон тогда мягко посмотрел на меня и светло–светло улыбнулся. Сказал, что он будет ждать меня, но чтобы мы смогли встретиться, я должна любить жизнь до самого конца, прожить как можно дольше, – женщина спрятала голову в согнутых коленях, ее пальцы были судорожно стиснуты на подоле платья. – И я любила. И я жила.
– Ты и сейчас живешь, – я опустилась на колени около прутьев камеры.
– Мне осталось не так уж много, – опустошенным голосом сказала Мары, подняв глаза, но глядя куда–то мимо меня. – Послезавтра состоится казнь. А перед этим все произошедшее будет предано огласке.
Что? Но это же значит не просто смерть Мары, но и смерть Лады тоже! Если один предал, казнят всю семью… Я не могу этого допустить!
