Александр Прозоров - Война магов
– А чего тут сидеть среди сугробов? – Крепко прижав женщину к себе, Зверев крутанулся с нею вокруг своей оси. – Только имей в виду, что там нет ни девок, ни кухарок, ни ключниц, ни… В общем, только стены да старый ярыга у ворот.
– Так это же хорошо! – захлопала в ладоши Полина. – Мы его так обставим, как самим хочется! Не люблю старушечьего барахла и допотопных расцветок. Будет настоящий княжеский дворец, столичный. А девок… – Она стрельнула на мужа глазами. – Девок я лучше своих захвачу.
– Только давай к отцу заедем, повидаемся. Все равно по дороге.
Собралась Полинушка быстро, всего за неделю. С собой ведь ничего брать было не нужно: ни мебели, ни иной утвари, ни тканей для обивок и занавесей в заброшенном на край света княжестве все равно не имелось. Все это предполагалось купить в Москве. Княгиня прихватила лишь немного посуды на первое время, чуток одежды, белья и снеди, послушных девок, мамок-нянек, что за ребенком приглядывают, верных служанок – самые надежные, впрочем, остались за домом и хозяйством следить. Опять же рухлядь какая-никакая требовалась на второстепенные нужды – не новое же все покупать! – вышитые самолично пологи и обвязки; да еще дворню собрать, рабочую одежду взять для нее и чистую тоже; стряпух надоумить, что на первое время понадобится, отпустить кого надо с родными распроститься да еще от них какие-то гостинцы получить…
Итого – двадцать семь доверху набитых саней!
Правда, нужно признать, помимо барахла, понадобилось прихватить еще и сено с овсом – для лошадей, да ратное снаряжение – два десятка новобранцев князь забрал с собой. В походе приглядеться, Пахому дать в руки для обучения. Без дядьки ведь тоже не отправишься!
Утешало одно: все бабки и девки ехали не верхом, а в санях под пологами и шкурами. Это сильно упрощало остановку на ночлег и отправление в путь. Не нужно разбивать никакого лагеря: корм холопы лошадям задали, поели – и под пологи. Баб теснить, самим греться. Только пару дежурных у костра оставить, и вся недолга. А утром точно так же – на свет холопы выбрались, подкрепились, в седла – и в путь. Четыре дня до Волхова, семь дней вверх по реке, еще два – по зимнику через Ильмень. А там, считай, уж и дома: всего девять дней вверх по Ловати до Великих Лук и последний переход – от крепости к отцовской усадьбе.
Тут немедля закрутился праздник: пир, баня с дороги, продолжение пира, отдых с дороги, и наконец – настоящий пир, на котором и выпить можно от души, и перекусить вдосталь, и поговорить обо всем, что случиться успело. Отдохнув три дня, супруги отправились к старому князю Друцкому – чтобы опять попасть в водоворот радости еще на двое полных суток, со взаимными подарками, поздравлениями и величаниями. Вернувшись в детскую свою светелку и денек отдохнув уже от празднеств, Андрей наконец-то смог улизнуть от посторонних глаз, тихо оседлать вороную лошадь и умчаться почти забытым путем в заветную пещеру: на Козютин мох, за густые шиповники, в чавкающие топи, в логово старого волхва и чародея, к своему учителю и злому гению – к старому Лютобору.
Здесь ничего не изменилось. Как и два, и пять лет назад Зверев прошел через три полога, над которыми струился сизый дымок, спустился по вырубленным в слежавшейся глине ступеням.
– Здрав будь, учитель, – кивнул Андрей и выложил на стол объемистый тяжелый мешок. – Скажи, Лютобор, у тебя тут за последние триста лет хоть что-то переделывалось?
– А к чему менять, коли и так все хорошо? – хрипло усмехнулся безусый и безбородый старик с белым морщинистым лицом. На плечах его лежал серый суконный балахон, подвязанный кожаным ремешком с двумя ножами и вышитым кисетом, над ремешком не очень сильно, но заметно выпирало брюшко. Князю показалось, что чародей все же немного сдал после их последней встречи. Хотя, конечно, ему могло и померещиться.
– Помню, зимой к тебе смертные не очень хаживают, мудрый волхв. Вот, привез угоститься. Полть барашка, окорок кабаний, пироги свежие, хоть и остыли уже, рыбки копченой, мяса вяленого и сушеного, судаков трех добрых. Ныне холодно. Отложишь на ледник – ничего с ними не сделается. А еще вина бургундского привез. В Москве специально для тебя бутыль взял, так что не сомневайся, привозное, от схизматиков. Не в кабаке для бурлаков мешали. Попробуй, чем в иных землях гостей угощают. Глядишь, и самому умирать не захочется.
– Знатное угощение, чадо мое, знатное… – Колдун поворошил угли в очаге, протянул к ним белые, как снег, ладони, несколько раз сжал и разжал пальцы. – В честь чего ты, отрок, праздник такой затеял?
– Ты, учитель, вестимо, давно в зеркало Велесово не заглядывал. – Андрей прошел вдоль вкопанных в стену полок, выбрал две глиняные кружки, вернулся к столу. – Помнишь, о чем ты мне сказывал при нашей встрече? О том, как через тридцать лет общими усилиями, одним крепким ударом сразу с трех сторон Польша, Османская империя и Казанское ханство сомнут Россию и уничтожат ее начисто. Останется от русских земель лишь маленький клочок у самого Северного моря.
– А как же, – согласился старик. – Сказывал о сей грядущей трагедии.
– Ну и что, Лютобор? Где ныне это твое Казанское ханство?
– Ныне? Ныне оно в поклоне у царя русского, столицу свою отстраивает. А как через тринадцать дней Иоанн, чудом до сего дня уцелевший, Калинов мост перейдет, с предками своими соединившись, – так ханство от Москвы вновь отвалится, равно как и северные земли. Силы свои накопит и аккурат через тридцать лет, как воины новые возмужают, в силу войдут – аккурат тогда оно на закат и ударит, кровь русскую реками на землю проливая.
– Подожди… – Андрей, только собравшийся откупорить покрытый глазурью глиняный кувшин, остановился и тряхнул головой. – Что ты сказал?
– Зеркало Велеса никогда не ошибается, чадо, – наконец-то отступил от углей древний маг и тряхнул плечами, роняя на ладони обшлага длинных рукавов. – Будущее ни перехитрить, ни обмануть, ни изменить невозможно. Как ни крутись, как ни извивайся, ан река времени все едино средь своих берегов останется. Пройдет тридцать лет – и содрогнется, и заплачет русская земля…
– Стой! – оборвал колдуна Зверев. – Про царя ты что только что сказал?
– Чародей умелый дохлую порчу на него навел, и на род, и на семью его. Мертвый дух через поклад в плоть его переполз, вселился, по жилам потек. Силу набрав, к жене и детям перекинулся, в них язвой кровавой разрастается. Землю кладбищенскую заговоренную на пальце он носит, и чрез него могила царя к себе зовет, к родичам его тянется. Заклятие страшное, неистребимое. Ныне в Иоанне дух мертвый сильнее всего стал, посему тот первым за Калинов мост и уйдет. Опосля малыша он слабенького сожрет, затем и дочку, а уж последней супружница отойдет. Дух в ней материнский крепок, оттого дольше всех и продержится.
