Вера Чиркова - Сделка
— Не женитесь… пока не вернетесь домой.
— Тарз! — зарычал герцог, а огр мрачно кивнул:
— Я предупреждал.
— Спасибо! — с проникновенной улыбкой поблагодарила его тень и потянула Харна за руку. — Идем в свою комнату, дорогой? Я устала.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— Они правы, — закончив занавешивать зеркала и окна, тихо и печально сообщила Таэльмина жениху, следившему за ее действиями из массивного кресла.
— Иди сюда и объясни все подробно, — мягко позвал он и облегченно выдохнул, когда тень не стала спорить или упрямиться, — кто прав и почему?
— Гаити и вампир… ну и Тарз. Не выйдет из меня старшей жены. Я сразу не стала это объяснять, так было проще, но теперь понимаю, как неверно поступила.
— Во-первых, не старшей, а единственной, — строго поправил Хатгерн и тотчас нежно ей улыбнулся.
Конечно, Таэльмине трудно поверить в его слова, он и сам еще несколько дней назад даже не собирался говорить их девушке, выбранной в лаэйры лишь за ее умение шпионить и драться без всяких правил. Но зато теперь сам Харн горячо в них верит. И не просто верит, а ощущает каждой клеточкой своего тела и каждым уголком души, как правдиво это заявление. Да и то, как Таэль сидит у него на коленях, позволяя крепко обнять себя, нежно поглаживать напряженные плечи и осторожно прикасаться губами к щеке, тоже очень правильно, словно она наконец нашлась, его единственная, и заняла давно дожидавшееся ее место.
— А во-вторых, — добавил он, с сожалением прекращая ее целовать, — объясни мне, почему ты так считаешь? Будем вместе думать, как решить эту проблему.
— Это невозможно, я давала клятву. Но ты же можешь догадаться?
— Конечно, — уверенно кивнул Харн, — особенно если ты мне намекнешь. Итак, ты дала клятву не рассказывать никому… о чем? И когда это было?
— Пять лет назад, — тихо вздохнула тень и с надеждой взглянула в сосредоточенно нахмуренные глаза герцога. Догадается или нет?
— Тебе тогда было всего шестнадцать, — начал распутывать клубок неизвестности Харн, — так чего же опасались твои наставники? Ведь это они взяли с тебя клятву?
Тень молча кивнула и откровенно вздохнула.
— Итак, чего могут бояться мастера-тени, несколько лет обучающие юную графиню, когда ей исполняется шестнадцать? — Хатгерн задумчиво смотрел на тень, не прекращая поглаживать ее спину, и пытался представить себя наставником юной девушки, почти девочки.
Какая внезапная проблема может помешать ее успешному обучению, если уже несколько лет Таэль с успехом овладевает премудростями особого искусства и даже считается способной ученицей? Его память тщательно просеивала воспоминания обо всех сказанных Гаити и хозяевами приюта словах и проскользнувших намеках, искала наиболее веские и правдоподобные поводы для тревоги, ради которой Гаити взял с ученицы клятву. И внезапно сам собой возник новый вопрос: какую можно было измыслить клятву, чтобы Таэль и сейчас, по прошествии пяти лет, боялась ее нарушить?
— Чем таким ты поклялась — здоровьем, жизнью или кем-то близким, — задал вопрос Харн, — что до сих пор боишься нарушить данное слово?
— Первым, — виновато вздохнула тень и, опасливо оглянувшись на занавешенное зеркало, еле слышно шепнула: — И не только своим.
— Вот как… — нахмурился Хатгерн, оказывается, не напрасно он возненавидел этого негодяя с первого взгляда. — И у того, кто потребовал с наивной зеленой девчонки страшную клятву, есть возможность даже здесь наказать тебя за ее нарушение?
Таэль только молча кивнула. Тогда, пять лет назад, гордая своим особым предназначением, она с легкостью отреклась от возможности жить такой же жизнью, какой живут все окружающие люди и существа. Найти себе единственного спутника жизни, заниматься вместе с ним обустройством уютного семейного гнездышка, рожать и растить детей — все это казалось юной девчонке скучным и унылым занятием, ни в какое сравнение не идущим с таинственным и опасным ремеслом тени.
К тому же Гаити умел очень интересно рассказывать о случаях, когда знаменитые мастера-тени спасали герцогства от войны и гибели. И ради справедливости нужно признать, все эти пять лет она считала, что поступила правильно, когда согласилась пройти предложенный ей ритуал. Впрочем, как Таэль теперь понимает очень ясно, трое мужчин, которым она тогда доверяла как богам — отец, Ганти и Бенфрах, сделали все, чтобы у нее не было и тени сомнения в правильности принятого решения.
— Это, конечно, невесело, — подумав, честно признал Харн, — но найти выход можно из любого положения, если сильно захочешь, конечно. А я хочу… еще никогда в жизни я не был хоть в чем-то так уверен, как в этом. И потому мы продолжим угадывать. Какой способ придумала гильдия теней, чтобы удержать тебя от нарушения данного слова? Чем они закрепили данную тобой клятву? Лично я знаю несколько способов: зачарованные зелья, такие, как яд, дарованный заложницам герцогиней Лигурией, особые артефакты, которые невозможно снять, подобно нашим, и запретный ритуал на крови… Мин, мне показалось? Неужели именно он? Ну они и негодяи!
Никогда еще Таэльмину так яростно не захлестывала горькая боль и обида, как сейчас, под расстроенным взглядом этих зеленых глаз. Ни в то черное утро, когда ей сообщили о внезапной гибели отца, с вечера долго обсуждавшего с нею свои далеко идущие планы, ни в другой, не менее несчастливый вечер, когда Зарвес приказал собираться в путь.
Казалось, все несбывшиеся мечты и неудавшееся поступки, невысказанные упреки и осознание недополученной от родителей ласки, постепенно созревшее в ее душе после смерти отца, вдруг скрутились в груди в тугой неудобный комок, не позволяющий ни вздохнуть, ни произнести хоть слово. И только невесть откуда взявшиеся слезы, казалось накрепко запертые в кулачке непреклонной воли, вдруг самовольно прорвали железный запрет и покатились из глаз теплыми дорожками.
— Таэль, радость моя, не плачь, малышка, ты же самая смелая и умная… Я клянусь тебе, мы отменим этот проклятый ритуал… на все пойду ради твоей свободы… хоть на край света, только не плачь… — бессвязно бормотал Харн, неумело отирая прямо ладонью соленые капли и покрывая лицо невесты нежными поцелуями.
Горячее сочувствие и щемящая, никогда не изведанная им прежде нежность затопили душу герцога, и вместе с ними пришло внезапное понимание истинности всех обещаний, какие он готов был дать своей малышке, лишь бы она не давилась беззвучными, горькими слезами.
И не просто обещания — всю жизнь, всю кровь и плоть хотел бы он отдать, лишь бы избавить ее от последствий ритуала, к которому подтолкнули по-детски наивную тень многоопытные интриганы.
