Дана Арнаутова - Подари мне пламя. Чернильная мышь (СИ)
Уютно устроившаяся у него в объятиях Маред вдруг завозилась, напряглась. Дернулась, прошептала что-то, повторила громко и разборчиво:
— Эмильен! Там Эмильен… Помогите!
И застонала, горячечно мечаясь под одеялом, порываясь встать.
Алекс придержал ее за плечи, слегка откинул одеяло. Провел ладонью по влажному лбу. Похоже, девочке нельзя перегреваться. Эмильен? Муж, конечно же… Интересно, любила ли она его? И почему после года супружеской жизни боится постели, как старая дева?
Маред успокоилась, снова прильнув к нему уже без одеяла. Прижалась горячим влажным телом, и Алекс только вздохнул, старательно переключаясь на мысли о работе. Можно бы, конечно, и отодвинуться, но если у девочки кошмары, то чье-то присутствие рядом — лучшее лекарство. Это он помнил еще по приюту, где никто особо не заботился душевным благополучием сирот и подкидышей, вот и приходилось тем, кто постарше, успокаивать мелюзгу, просто сидя рядом. Еще несколько минут он смотрел в светлую пустоту потолка, и только тогда, наконец, удалось и самому расслабиться, соскальзывая в теплую сонную истому.
Утром тье Уинни спала просто-таки самозабвенно, даже не шевельнувшись, когда Алекс выпутывался из ее объятий. Не проснулась и потом, когда он заглянул в спальню перед самым отъездом. Но больной не выглядела, напротив, улыбалась во сне, обняв подушку так, словно ее кто-то отнимал. Девчонка… Алекс улыбнулся, любуясь картиной. Ничего, не в последний раз — еще будет возможность разбудить ее вот такую, блаженно-сонную, вминая в постель всем телом, зацеловывая, прижимая изящные запястья так, чтоб не вырвалась… Нет, хватит! Иначе ехать будет… затруднительно.
Продолжая улыбаться, Алекс сбежал по лестнице, выдал указания Эвелин и почти запрыгнул в мобилер. Дурацкие ночные сомнения потерялись, смылись привычными утренними заботами и мыслями о делах. Ведя мобилер по пустынной дороге через предместья, он вспоминал, что назначено на сегодня. Да, бывают дни, расписанные по минутам, когда некогда вздохнуть и приходится еще подолгу оставаться после рабочих часов. Но сегодняшний, кажется, не из таких.
«Бархат» и Анриетта! Вот это срочно, этим нужно заняться прямо сегодня. Очередное совещание со старшими стряпчими — главами отделов конторы. Проверить список дел на месяц, устроить еще одну встречу с боровом из мэрии, что отвечает за аукцион с франками. Чинуша не говорит ни «да», ни «нет», ходит вокруг, словно рыба, что приглядывается к соблазнительной наживке. То ли хочет больше, то ли ждет предложение от конкурентов. А дело очень выгодное! Разработка крупного правового пакета для франков, международный уровень… И неизвестно, кто из них больше похож на рыбину возле крючка, — одернул себя Алекс. Проверить все еще раз! И перепроверить! А чинуше — боуги под одеяло вместо участия в доле, лучше попросить о содействии Макмилланов, это гораздо надежнее.
И вот, кстати, если дело выгорит, разработку пакета можно сделать конкурсной. Давно у него в конторе не было охоты на крупную дичь, все рутина. И пусть новички-практиканты непременно поучаствуют! Алекс даже прищурился от удовольствия, вспомнив азарт, мелькнувший в глазах Маред при предложении самой составить контракт. Всего лишь контракт. А здесь — настоящее дело, крупное, какого в другой конторе ты не увидишь еще очень долго, если увидишь вообще, потому что таким никто не делится. Никто, кроме меня. Покажи себя, девочка. А я уж постараюсь, чтобы ты распробовала победу на вкус. Тебе бы уверенности в себе, чтоб глаза горели чаще — и будешь неотразима…
Конора встретила обычной утренней деловитостью. На лестнице Алекс раскланялся с парой молодых инженеров из технического отдела, уже традиционно запаздывающих к началу рабочего дня. Ничего, эти компенсируют, так же традиционно оставаясь после работы. В коридоре учтиво восхитился новым обликом Лэрис Колвер: еще вчера блондинка, сегодня тье главный бухгалтер щеголяла огненно-алой гривой. Уже у себя мимоходом заметил Кэролайн, что нужно поменять цветы в комнате отдыха напротив его кабинета: у пальм обвисли листья, и это выглядит недопустимо уныло. И снова по ассоциации вспомнился Сармади.
Поэтому первым делом, опустившись в кресло и придвинув его к столу, пока еще идеально чистому, только тонкая стопка бумаг приготовлена с вечера на уголке, Алекс выдвинул ящик и достал последнее письмо от друга, пришедшее пару недель назад. Большой конверт с почтовой печатью халифата, пара листов бумаги, испещренных витиеватыми буквами… Сармади хоть и владел свободно тремя западными языками, кое в чем оставался человеком безнадежно восточным, и его почерк мог служить образцом для какой-нибудь росписи в аравийском стиле.
«…Да пребудет благословение Творца миров над тобой и твоими делами, друг мой Александр. Ты упрекаешь меня в лени, что мешает мне отложить дела и снова посетить тебя в славном Лундене, прекраснейшем из городов Запада. Ну так да будет известно тебе, что это не лень, а разумная приверженность традициям и поддержание мироустройства в должном порядке. Ибо я знаю лучше кого-либо, что ты снова погрузился в дела и заботы, словно червь в середину граната, да так что и хвоста не видно. И потакать тебе в твоем нежелании отложить то, что нескончаемо, ради того, что радует душу, не намерен. Александр, душа моя, приехать к тебе я могу, и сердце мое полно мыслями о встрече, но предпочитаю восстановить равновесие, ибо ты давно уже обещаешь почтить мой дом ответным приездом. Сколько еще отговорок ты придумаешь, о ленивейший из друзей, раб чужих дел и стремлений? Или не знаешь, как вся моя семья с нетерпением ждет тебя? Творец миров дал время работать и время отдыхать, и времени этого достаточно, так что не гневи его пренебрежением к отдыху…»
Алекс невольно улыбнулся, вчитываясь в строки письма и словно видя перед собой Сармади с его радушной улыбкой, хитроватым прищуром маслянисто-черных глаз и бесконечной жизнерадостностью. Пожалуй, ему и впрямь должно быть стыдно. Друг пишет не реже раза в месяц, делясь новостями о своей жизни, будто с родным. Да он и говорил много раз, что Алекс ему брат. И, пожалуй, это близко к правде настолько, насколько возможно родство столь разных людей.
Из письма вставали образы, нарисованные то шутливыми, то гордыми, но неизменно теплыми словами Сармади. Маленький Мансур уже начинает ходить, а Зарина увлеклась шитьем и придумывает такие наряды — вся родня только ахает. Ничего бы удивительного, женщине положено владеть иглой с детства, но откуда такой дар в шесть лет? Дильнара, мать Мансура, недавно ездила в гости и теперь затеялась разводить сад, как у троюродной тетки… Тесть, старый бедуин, болеет, но еще держится так, что молодые позавидуют, и собирается в последний раз выиграть гонки на верблюдах, а этот «последний раз» у него уже лет десять подряд и, даст Творец миров, еще десять лет продлится…
