Шторм и ярость - Арментроут Дженнифер Ли

– Что ты имеешь в виду?

– У меня то, что называется пигментным ретинитом, и нет, не проси меня произносить это по буквам. Я, наверное, даже неправильно это делаю. Это… дегенеративное заболевание глаз, которое обычно заканчивается частичной или полной слепотой, – объяснила я. – Как правило, оно передается по наследству. Оно было у моей прабабушки и проявилось через пару поколений, то есть у меня. Мое периферическое зрение очень слабое: если я посмотрю вперед, то даже не смогу увидеть тебя: ты – всего лишь сгусток теней. Это все равно что надеть лошадиные шоры, – сказала я, поднимая руки по бокам головы. – И мое восприятие глубины довольно ужасное.

– Подожди. Так вот почему ты вздрагиваешь, если что-то приближается к твоему лицу?

Я кивнула.

– Да, если что-то приближается сбоку, я часто не могу этого увидеть, пока оно не окажется в центральном поле зрения. Мои глаза плохо адаптируются от света к темноте, а очень яркий свет так же вреден, как и очень тусклый. А еще, когда я смотрю, перед глазами мелькают крошечные черные точки, вроде как плавающие, и пока их легко игнорировать. Но у меня уже есть катаракта. Это побочный эффект стероидных глазных капель, которыми мне приходилось пользоваться, когда я была младше, – пожав плечами, я снова пошла вдоль края. – Вот почему луна на самом деле выглядит как две луны друг на друге, пока я не закрою правый глаз.

Остановившись, я положила руки на бедра и посмотрела вниз, на парк. Деревья казались просто очертаниями густой тьмы на фоне более светлых теней, хотя парк был освещен.

Зейн коснулся моей руки, и когда я взглянула на него, то увидела, что он принял свою человеческую форму.

– Что это значит? Ты слепнешь?

Я снова повела плечом.

– Не знаю. Возможно. Я не совсем человек, и это ставит под сомнение все. Кроме того, болезнь требует определенного уровня генетического картирования, чтобы увидеть, каким может быть прогноз. Полагаю, ты знаешь, почему этого никогда не сможет произойти. Но болезнь непредсказуема даже у людей. Некоторые в моем возрасте совершенно слепы. У других симптомы не проявляются до тех пор, пока им не перевалит за тридцать. Может быть, моя потеря зрения замедлится из-за ангельской крови или она может полностью прекратиться. Но мне становится все хуже, так что не думаю, что моя ангельская сторона приносит пользу. В общем, никто не может ответить на этот вопрос.

Зейн молчал, слушая, поэтому я продолжила:

– Когда мама заметила, что я стала чаще натыкаться на предметы и у меня появились проблемы с ориентацией, даже когда на улице было очень светло, они с Тьерри отвели меня к врачу. Провели целую кучу тестов, прежде чем подтвердить болезнь. Это был, мягко говоря, шок, – я рассмеялась. – Ну серьезно! Я – Истиннорожденная, и сражаться с этими проблемами со зрением не так-то просто. Как это вообще произошло?..

– Я заметил неуверенность в твоих шагах ночью. А еще ты довольно часто вздрагиваешь. Но я бы никогда не догадался, в чем именно причина, – сказал Зейн. – Никогда.

– Да, не думаю, что большинство людей догадались бы. Знаешь, многие уверены, что есть только зрячие и слепые. Не задумываясь, что есть еще кто-то между ними. Я не скрываю, что у меня эта болезнь. Просто научилась компенсировать ее – настолько, что порой о ней забываю. Но потом мне напоминают, когда я натыкаюсь на дверь или стену.

– А звезды?

Слабая улыбка тронула мои губы, когда я вспомнила, о чем однажды спросил меня врач в Моргантауне.

– На моем последнем приеме, около года назад, врач спросил, могу ли я все еще видеть звезды. Это было странно, и я поняла, что не знаю ответа на этот вопрос. Я не смотрела на звезды, наверное, целую вечность, и это поразило меня, понимаешь? Однажды я посмотрю вверх, не увижу ни одной звезды – и все будет кончено. Я никогда больше не смогу увидеть что-то настолько… красивое и простое. До этого момента я считала это само собой разумеющимся. Поэтому каждую ночь я смотрю вверх, чтобы понять, вижу ли я все еще звезды.

Зейн не ответил, но я почувствовала на себе его пристальный взгляд. Я начала накручивать свои волосы, не зная, что еще сказать.

– Так что да…

Прошло мгновение.

– Сейчас ты видишь звезды?

Я подняла голову. Ночь была безоблачной, не- бо – похоже на глубокое масляное пятно в крошечных точках.

– Да, но они слабые, – подняв руку, я указал на две звезды, одну поверх другой. – Прямо здесь. Вот эти две. – Я закрыла правый глаз, и два крошечных белых пятна превратились в одно белое. – О, подожди, – я засмеялась. – Там только одна звезда.

– Да, – пробормотал Зейн. Он смотрел в том направлении, куда я указала. – Там есть звезда, – он перевел глаза на меня, и наши взгляды встретились. – Ты не видишь… больше?

Чувствуя легкое головокружение, я с большим усилием отвела взгляд. И снова посмотрела на небо.

– Вижу парочку. А что? Здесь много звезд?

Когда Зейн не ответил, я украдкой взглянула на него. Он снова смотрел на меня, слегка наклонив голову, отчего прядь светлых волос задела щеку.

Я продолжала крутить свои волосы, а нервозность все увеличилась – словно растревоженное птичье гнездо. Я отвела взгляд:

– Небо полно звезд, да?

– Да, но единственные, которые имеют значение, – те, что ты видишь.

Мой взгляд метнулся к нему.

Он улыбнулся мне.

– Ты такая… невероятно сильная!

Это застало меня врасплох.

– Что?

– Ты говоришь о потере зрения, словно это ничего не значит. Как будто в этом нет ничего особенного, а это очень важно. Ты это знаешь, – потянувшись, Зейн положил свою руку на мою, а затем осторожно высвободил мои пальцы из волос. – Но ты имеешь дело с этим. Живешь с этим. Если это не определение силы, то я не знаю, что это.

Птичье гнездо переместилось в мою грудь.

– Не думаю, что это сила.

Он убрал мою руку от волос.

– Трин…

Покраснев при первом упоминании моего сокращенного имени и поняв, что мне нравится, когда Зейн так меня называет, я снова перевела взгляд на две звезды, которые на самом деле были одной.

– Я не могу изменить то, что должно произойти. Может быть, однажды найдется лекарство и оно подействует. Но до тех пор я должна принять болезнь и не зацикливаться на ней, потому что это страшно… Чертовски страшно думать, что все это исчезнет и мне придется учиться жить по-другому. Но я должна быть готова и делаю все, чтобы болезнь не поглощала каждое мгновение моей жизни. Это не сила, – я пожала плечами. – Это просто означает, что я… делаю все, что могу.

Все еще держа меня за руку, Зейн сжал ее.

– Как я уже сказал, это и есть определение силы.

Я снова безвольно уставилась в его глаза. Паршиво, если однажды я больше не увижу звезды. И чертовски обидно, если я больше не увижу эти бледно-голубые волчьи глаза.

– Не могу поверить, что ты не рассказала об этом раньше.

– Не принимай близко к сердцу. Это не то, о чем я обычно говорю. Не хочется, чтобы из-за болезни люди стали относиться ко мне иначе. Не хочу, чтобы ты относился ко мне иначе.

– Я бы не стал, – Зейн шагнул ко мне – осторожно, ведь мы все еще были на выступе. – Ладно. Это не совсем так. Я восхищаюсь тобой, но я восхищался тобой и до этого. Так что теперь это нечто большее.

Я попыталась прекратить улыбаться, но не смогла. Тогда я опустила глаза: Зейн все еще держал мою руку. В лунном свете я могла это видеть.

– Что ты собираешься делать, если станет хуже? – спросил он.

– Может быть, заведу себе горгулью-поводыря.

Зейн усмехнулся.

– Я могу быть ею для тебя.

– Э-э-э, чувствую, тебе это очень быстро наскучит.

– Я так не думаю, – его пальцы обхватили мой подбородок. Воздух застрял у меня в горле. – Не думаю, что рядом с тобой мне вообще когда-нибудь будет скучно.

– Правда? – Нуждаясь в небольшом пространстве после обсуждения чего-то настолько личного, я высвободилась и отступила назад. – Хорошо. Держу пари, ты не сможешь меня поймать.