Мария Чурсина - Хозяйка города
Его могилу она нашла на ощупь. Надя никогда не была здесь раньше. Она думала, время вылечит, и тогда она придёт, чтобы просто погрустить об умершем. Но сладкая минута никак не наступала. Надю всё ещё жгло изнутри от единственного воспоминания о лице Мифа.
Надя постояла, держась обеими руками за калитку. Человеческое возвращалось в неё — теперь она едва видела в темноте, едва различала простой гранитный памятник, овал фотографии. На краю холмика выросла молодая липа. Широкие листья хлопали от ветра.
А Мифа не было. Ослабевшими мысленными руками Надя потянулась внутрь, под землю. Ещё раньше, чем добралась до прогнивших досок, она в ярости сжала пальцы и рванула назад. Мифа здесь не было. Было то, что осталось от его тела, тонкий звон ушедшей жизни.
Выходило, что пока она мучилась и вспоминала о нём, пока думала, что скажет ему, если всё-таки найдёт в мире мёртвых, он становился ничем. Годы и годы она потратила на то, чего не существовало.
Изнутри, как тошнота, поднималась волна боли. Наде стало плохо. Она вцепилась в оградку и сползла, царапая ладони о металлические штыри. От земли веяло холодом. Вокруг бродили и бормотали чьи-то тени. Тени Мифа среди них не было.
Его никто не ждал. Его никто не держал в мире живых. Поэтому, когда он умер, он просто растворился в окружающей темноте.
Боль протыкала Надю насквозь. Она испугалась, что если не возьмёт себя в руки и не поднимется, умрёт прямо здесь. Неприглядная картина — на коленях, лбом уперевшись в ржавые прутья.
На главной аллее Надя различала порхающий оранжевый огонёк сигареты.
— Антон, — сказала она из темноты.
Антонио обернулся — темнота дрогнула.
— М?
— Отвези меня в город.
Он посмотрел на Надю, которая от слабости покачивалась в темноте. Ей хотелось домой, обезболивающих таблеток и чтобы рядом оказалась Сабрина. Хотя Сабрина не любила говорить про Мифа — говорить же было не обязательно. Теперь ей хотелось забыть о нём. Отпустить, чтобы выросли, наконец, крылья.
— Уверена? — протянул Антонио, уничтожая рыжий огонёк.
— Ещё как.
* * *Надю разбудили прикосновения и вспышка света в тёмном углу. Она не помнила, как добралась до убежища — Антонио довёз её только до перекрёстка, дальше Надя шла сама. Она выпила сразу десять таблеток, может, больше, но боль никак не утихала. Совершенно вымотанная, она скорчилась на старом матрасе и уткнулась в запах сырых стен.
Когда явился Антон, она не знала — уже потеряла счёт времени. Как он нашёл её убежище? Выследил? Антон взял её за плечо и развернул к себе. Электрическая свеча стояла тут же, на полу. От света ей стало ещё хуже — Надя закрыла лицо руками и застонала.
— Прости, но свет нам нужен. Помоги мне снять с тебя куртку.
Обострённым обонянием Надя ощутила запахи кофе и выжженного поля. Она ощетинилась, как могла, чтобы не дать ему коснуться себя. Не потому, что Антонио был ей неприятен — ей не хотелось, что бы её трогал кто бы то ни было. Близкое биение жизни причиняло боль, как открытое пламя.
— Куртка мокрая.
Её приподняли над полом — промокшая насквозь плащёвка поползла по спине вниз — Надя взвыла и выгнулась.
— Больно, понимаю. Потрепи.
Антонио её выпустил, и предоставленная сама себе Надя опять скорчилась на полу.
— У меня есть знакомый врач. Он остался в городе. — Голос Антона прозвучал издалека, и огонёк свечи тоже как будто отдалился. На Надю подуло сырым подземным сквозняком, и ей сделалось чуть легче. — Пусть он тебя посмотрит.
— Ты же понимаешь, что он там увидит? — Усмехнулась она. — Кости из железобетона и воду вместо крови. И что-нибудь ещё.
— Да. А есть другой выход?
Надя почти любила его в эту секунду — за спокойствие, за целый океан спокойствия, которым её накрывало с головой.
Он снова взял её на руки, сказал в самое ухо:
— Обхвати меня за шею. Не бойся.
Руки подчинялись плохо, пальцы были как проволочные — гнулись, как хотели. Надя переплела их друг с другом. Спина горела, человеческая боль проникала даже в тело сущности. Под закрытыми веками плескался огонёк электрической свечки.
От свежего воздуха туман в голове стал ещё гуще. Она запаниковала, испугалась, что исчезнет, а они так ничего и не узнают. Надя подняла голову и, почти касаясь губами шеи Антонио, прошептала:
— Он любит высоту. Высоту. Если я умру, не дайте ему занять самую высокую крышу. Ту крышу, помнишь? Он придёт туда, чтобы стать хозяином города.
Она вспомнила, что Скрипач и так стал хозяином города, и вздрогнула.
— Потерпи ещё немного, — отозвался Антонио. — Ты пока не умираешь. Всё будет хорошо.
Через дорогу от разрушенного дома стояла его машина — по счастью уцелевшая, или не его, а другая, но внутри всё равно пахло кофе и выжженным полем. Надя глухо застонала и ткнулась лицом в обшивку сидения.
Весь город был чёрным. Ни фонаря, ни света в окнах. В небе, разбавленном серыми облаками, плавало его отражение. Надя открыла глаза как можно шире, чтобы вобрать в себя это небо и утащить с собой, если сознание опять погаснет.
Заднее сиденье машины, на котором она лежало, совсем промокло. Не ясно только от чего: от крови или речной воды.
В одной из одинаковых чёрных подворотен машина остановилась. Дом был типовой высоткой. У подъезда цвёл чудом нетронутый куст жасмина. Окна первых этажей — закрыты решётками в виде закатных солнц и заклеены изнутри чёрной бумагой.
Надя потянулась мысленными руками, чтобы проверить — и правда, заклеены. Антонио положил её на кровать. В другом углу комнаты знакомый врач, которого Антонио назвал Альбертом, надевал перчатки — резина больно хлопала по её барабанным перепонкам. Обострённому чутью сделалось дурно от резкого запаха лекарств.
— Посиди пока на кухне, — сказал он Антону. Голос пах тёплой ванилью. Измученная Надя подалась навстречу его рукам. — Позову, если будет нужно.
Больно было, когда он осторожно отделил от её кожи запёкшиеся в крови волосы. Больно, когда вспорол ножницами футболку на спине — ткань была частью Нади-сущности. Кожаные ремни ножницам не поддавались. Альберт повозился с пряжками.
Надя коснулась стены рядом с кроватью. Тени от её пальцев были похожи на пауков.
— Если бы больница и нормальный хирург, — сказал Альберт, в который раз виновато разводя руками. — Арматура вошла слишком глубоко. Чудом не повредила органы и крупные сосуды. Но так — не вытащить, изогнутая часть, кажется, вошла под рёбра. И затылок разбит. И пулевое ранение плеча. Правда, пуля вошла не глубоко, я её вытащил, обработал рану, но это крохи.
