Анастасия Вихарева - Тайны гор, которых не было на карте...
— У нас и при нефти человек как ресурс котируется… — согласилась Манька. — Сколько людей в год пропадает!
— А здесь, — Дьявол указал на другой конец звезды, — безусловно, одноименные выражение, типа: Могила! Срам! Сивая кобыла! Ну и так далее. Ни холодно, ни горячо — так вампир чувствует, так поступает, опираясь на умозаключения, которые приходят отсюда, — он махнул тростью, как указкой, переместившись в другой конец звезды. — И люди с тобой такими же становятся, ибо основание треугольника открывает и закрывает их здесь, как благие мысли на стороне вампира в твоем треугольнике.
Заклятия они всегда сопровождают соитием. Не спроста. Приятной стороной червяк всегда поворачивается к родителю. Бог, давший ему жизнь, там, следовательно, здесь только хвост червяка. Там слово, здесь плоть. Совокупление проверенным способом разворачивают на вампира приятное, оставляя в твоем полуобразном восприятии содержание действа и насмешку: мы, Маня, имеем тебя во все щели! — хотя в это время имеют не тебя, а вампира. Это не содержание, это вечное напоминание. А душа твоя в это время пьет либидо, ему приятно, что его имели. Имея — имеет!
А у тебя как раз наоборот, молятся, не разгибая спины. Но ты не слышишь, не уразумеешь, они — это ты. В то время, когда оправдываешь вампира, думаешь о нем, как о человеке, пытаешься примерить его на себя и волнуешься, стоит вспомнить о Благодетелях.
Василиск самый умный и законопослушный червяк в мире, соблюдающий все заповеди: возлюби Бога всем своим разумением — а Бог у него отверстый, то есть я, приблагодетельно поворачивающий его то влево, то вправо, не имеет ни ночи, ни дня, не спит, не алкает, не трепещет, не чувствует боли, почитает родителей своих, не скажет свидетельств ложных, а только то, что слышал и видел, не прелюбодействует, живет с червяком в земле твоей, не ворует, не крадет, не забивает крамолой свою голову, у него ее нет, только твою…
В общем, червяк — вершина совершенства. Один недостаток — рукотворный, а я рукотворными могилами не соблазнюсь.
— Ну и? — тупо спросила Манька. Все, что сказал Дьявол, она уже примерно знала.
— А то: червяк — когда он и в том и в другом треугольнике, уже не червяк, а всесильный демон. И зарывается так глубоко, что ни ты, ни вампир не имеете возможности с ним управиться — сердцевина того самого яйца, который мутит две матричные памяти. И прекрасно управляется с вами обоими. Но скажи "я есмь!", и вампир остался без обеда. Ужаль червяка в пяту, он обязательно обернется посмотреть, кто его переехал. Убить вампира — благоразумная цель, но не могучей рукой, как приятно и принято думать, а могучим червяком. Вспомни: стрела вошла в сердце — и колодезь отозвался многочисленным ахом и вздохом. — Дьявол ткнул в вершину треугольника, который основанием выходил на сторону вампира. — Стрела пронзала тьму, голова червяка поворачивалась в твою сторону, а хвост — в другую. А если повернуть червяка раз, повернуть два, он и вышел весь — земля его распознала!
Манька пыталась собрать воедино, все что успела узнать и проверить на себе. Она вспомнила, как разбивались всякие обиды и разные переживания, которые она находила у себя в сердце, на разные слова незнакомых людей, которые жаловались, укоряли, чего-то просили, нахваливали. Но если после этого придется биться с вампирами, меч ей нужен был настоящий, а не мысли вслух. Такой, как был у двух ее спутников с шестой и седьмой горы. Червяки ее интересовали меньше всего — не убьется, привыкла уже. Другое дело, когда нападут, как напали на четвертый город. Там бойцов было много — весь город и три богатыря, а и то не сразу справились, а она здесь одна, вампиров не кучка, а государство — и драконов у Благодетельницы три.
— Но если убивать надо червяком, то на что мне меч?
— Сеять страх. Остается выжить в сообществе вампиров, изгоняя их из земли мечом, способным рубить головушки так же надежно, как муть, которую я только что передал неискушенной в знании демонологии голове. Вампиры на чем свои утверждения основывают? На страхе. На отсутствии взаимности. И ты им покажи, потряхивая мечом, что жить с ними не собиралась. И тут уж вампира берегись! Когда придут удостовериться, что червяк откинулся, помощи от червяка не дождемся, или твоя голова с плеч, или Царя. Не будем пренебрегать червяком. Но и меч нам нужен. В основном, тебе.
— Ну и? А меч при чем? — Манька снова стала она ядовитой. — Откуда возьмем? Из червяка что ли? Так он такой же, как ты — недоказанный!
Дьявол тяжело вздохнул, смерив их обоих взглядом без надежды.
— Семь бед готовят тебе, а ответ один: не стой под стрелой! Все-то вы знаете! — сказал он, поглядывая на Борзеевича, который болезненным видом напугал и Маньку.
Борзеевич не слишком воодушевился, узнав, что Дьявол им готовил. Он шарил взглядом перед собой и мычал что-то невнятно про Атлантиду и пирамиды, пытаясь видимо утраченную память обнаружить впереди своего тела. И все у него выходило бездоказательно и необъяснимо, и все веские улики исчезали с быстротой, когда ни услышать не успевал, ни рассмотреть, как следует. Борзеевич жевал губу, кривился от досады, будто за отсутствием той самой базы он сам становился ущербным. Казалось, был безутешен, копаясь в себе, вдруг понимая, что все это когда-то уже знал, соединяя обрывки своей памяти и прикладывая их друг к другу, и когда не получалось, заложив руки за спину ходил взад-вперед, начиная с самого начала снова и снова. "Зачем же так-то подчистую лишили меня памяти?!" — тихо шептал он, рассеянно помахивая руками, и все еще с тоской пытался вернуться в те далекие времена, когда был он… в далекой-далекой земле, о которой у него совсем не осталось воспоминаний.
— Борзеевич, — вернул его Дьявол к жизни, — а ты что хочешь, чтобы каждую пару столетий я о бане подумывал? А так, прошли полный курс от пещеры до ковра-самолета с тактическим и ядерным оружием на борту. Вот разберемся в строении атома полностью, проникнем за пределы его фактуры, поднимемся на меня, и закроем страницу учебника…
Но Борзеевич, похоже, надолго повредился…
— Извечный вопрос: курица или яйцо? — Дьявол опять обратился к Маньке. — Так вот, когда курица стала курицей, она уже умела яйца класть. Ибо из моря вышла, где и рыба икру мечет. Те же яйца, но на берегу выживало то яйцо, которое скорлупу крепче имело. А кто в воде научился живое родить, так и на земле родит живое. Ваш предок сдох давно, но свойство осталось. Человек — живородящий, а вот, вампир… При чем тут, спросишь, яйцо? — вкрадчиво поинтересовался он у Маньки: — Если твое сердце выходит в сознание вампира, то куда, выходит, упирается вампирское яйцо с червяками? — он постучал посохом по вершине треугольника, противоположного Маньке.
