Андрей Раевский - Начало Игры
Расшитая узорами сафьяновая закладка легла между страниц. Рука с книгой медленно опустилась на траву. Глазам, оторвавшимся от книжного листа, было больно в первый миг смотреть на небо.
Сфагам и Олкрин лежали на траве, отдыхая после продолжительного занятия.
— Они прячутся в ветвях, — тихо сказал Сфагам.
— Кто прячется? Духи?
— Не только. Вглядись в узор, который образуют промежутки между ветвей, и увидишь лики, а может быть, и тела. Они особенно заметны на фоне серого неба в сумерки.
— Между ветвей?
— Да. Между. Всё сокровенное находится между. Между — это связующее дыхание Единого. Подлинный смысл речи — между словами, а разговор — это то, что рождается между говорящими. Суть вещей — между вещами. Оттуда смотрят на нас прозрачные лики — посыльные тонкого мира.
— А Истина?
— А Истина обретается между жизнью и смертью. Мы ведь недавно говорили с тобой о середине.
— А быть в дороге значит постоянно находиться между? Верно?
— Верно. Помнишь историю про праведного путешественника Ланбринка?
— Помню, помню. Это, который у всех встречных спрашивал, на что похожа дорога. У охотника, у крестьянина, у купца, у солдата и у ещё у других…
— Да-да.
— Охотник сказал, что дорога похожа на верёвку, которая ведёт, изгибаясь, от одного знакомого узелка до другого. Крестьянин сказал, что дорога — это множество ровных отрезков, лежащих посреди широкого и обозримого поля, соединённых друг с другом. А вместе они складываются в круг вечного возвращения.
— А купец?
— А купец сказал, что дорога — это цепь людей, ведущая к деньгам. И цепь эта то скрывается в неизвестности, то выходит на свет.
— А дальше?
— А дальше был солдат, монах, куртизанка, чиновник и другие. И все, что интересно, говорили разное.
— Ещё бы. Но самое интересное то, что он встретил их всех на одной и той же дороге.
Ученик задумался.
— Значит, Истину можно постичь, только уйдя из жизни.
— Не то чтобы обязательно уйти, а пройдя между. Только открыв дверь, чтобы уйти, вспоминаешь, зачем пришёл.
— Так что же… О, гляди, люди какие-то. — Олкрин приподнялся на локте.
— Я их давно заметил. — Сфагам не меняя расслабленной позы, закрыл глаза — солнечный свет, лившийся сквозь неслышно колеблемое ветерком кружево ветвей, был нестерпимо ярок.
Послышался шорох приближающихся шагов. Открыв глаза, Сфагам увидел, как половина неба скрылась тёмным силуэтом склонённой над ним фигуры.
— Эй, добрые люди! Всё ли с вами в порядке?
— Откуда ты знаешь, что мы добрые? — ответил вопросом на вопрос Олкрин.
— Я вас узнал. Вы стали в Амтасе известными людьми.
— Потому и уехали. — Олкрин поднялся с травы, разминая плечи.
— Я тоже тебя узнал, — сказал Сфагам, — ты пытался помешать казни в первый день праздника.
Молодой человек откинул грубый капюшон с растрёпанной черноволосой головы и поднял бледное лицо к небу.
— Мне жаль. Я думал, вы нуждаетесь в помощи, а выходит, мы нарушили ваш отдых.
— Не беда. Мы уже отдохнули. — Сфагам тоже поднялся на ноги. Сочетание плавности и быстроты в его движениях не ускользнуло от собеседника. Его взгляд из печально-рассеянного стал внимательным.
Олкрин с интересом разглядывал группу из человек двадцати, сошедших с дороги и располагавшихся на привал на соседней полянке неподалёку от них. Три лошади и четыре осла отправились щипать траву. Большинство путников двигалось пешком. Все они — и мужчины, и женщины — были одеты в почти одинаковые тусклой расцветки плащи из грубой ткани с капюшонами. Развязывая узлы и раскладывая на расстеленных на траве полотнищах свою нехитрую снедь, они переговаривались тихими смиренными голосами.
— Не хотите ли к нам присоединиться? — спросил молодой человек.
— Что ты имеешь в виду? — цепкий взгляд глубоких серых глаз Сфагама, в сочетании с его бесстрастно-мягким голосом, привёл спрашивающего в лёгкое смущение.
— Я хотел предложить вам разделить нашу трапезу. Она не богата, но ведь и вы, сдаётся мне, не те, кто ищет утешения в чревоугодии.
— Да, в еде не следует искать утешения. Ею надо просто наслаждаться, — тихонько хмыкнул Сфагам.
— Тогда скажи своё имя, — обратился Олкрин к новому знакомому. — Мы ведь должны знать, с кем…
— Да-да, — торопливо заговорил тот, — простите, я должен был с этого начать. Родители дали мне имя Анвигар, но когда я стал на путь истинной веры, сам Пророк дал мне новое имя — Станвирм.
— Станвирм — это значит «идущий прямо», — проговорил Олкрин, — неплохо!
— Теперь смысл моей жизни — оправдать имя, данное Пророком. А ваши имена нам известны. В Амтасе их теперь каждый знает.
Собеседники расселись кружком на земле. Перед ними на куске холста в окружении больших фляг с водой лежали круглые хлебы, вяленая рыба, куски сыра, и овощи.
— А зачем ты стал спорить с правителем? Разве ты не видел, что это бесполезно? — спросил Олкрин, выкладывая на импровизированный стол печёные пирожки из своей сумки. — Тебе ведь могло и влететь.
— Борьба со злом никогда не бывает бесполезной. Люди всё видели и всё слышали. И сомнение в правоте власти с её грубой силой рано или поздно перерастёт в силу, которая остановит кровавые расправы. И правители тоже это поймут. Обязательно…
Олкрин недоверчиво улыбнулся. — А палачи? А воины? Их ты тоже надеешься обратить в свою веру?
— Палач — тоже человек. Все мы люди и потому все открыты Добру — вот в чём дело. Только Добро делает нас людьми. Даже для палача путь к Добру не закрыт.
— И даже для Фриккела из Амтасы? Уж он-то…!
Станвирм напряжённо сжал губы. — Да, палачей в нашей общине ещё не было, — помолчав, сказал он. А воины есть. Вот прямо перед тобой сидит брат Ирсинк. Он всю жизнь был воином и даже имел чин сотника в коннице. А теперь он с нами.
Лысоватый старик с лицом, изборождённым многочисленными шрамами, на миг поднял на говорящих свои немного печальные глаза.
— С грубой силой всё понятно. А вот когда за этой силой стоит закон… Ты ведь тогда ничего не смог возразить правителю на этот счёт, — продолжал Олкрин.
— Их закон — земной, а истинный закон — небесный, — вступила в разговор одна из женщин, поправляя сброшенный с головы капюшон.
— Их закон служит царящей на земле грубой силе — правителям и их слугам. Закон земных царств падёт, когда сольются два источника истинного закона — в небе и в душе каждого человека, — пояснил Станвирм.
— Да. Ты правильно сделал, что не сказал ему этого, — заметил Сфагам, аккуратно разрезая яблоко маленьким ножиком.
— Я хотел сказать, но он не стал меня слушать.
— Это, выходит, вся ваша община? — снова спросил Олкрин
