Виталий Дубовский - Воины Нави
Ведьмак развернулся и пошел в лагерь, тихо разговаривая сам с собой:
— Ничего, пробьемся; главное, чтобы Беспута все сделала как полагается. Змея без головы жалить не может.
За кропотливыми трудами незаметно пролетел день. Вечерело. Найдя Вандала, Стоян присел рядом у костра, молчаливо подбрасывая в огонь хворост. Лагерь кипел обыденной работой, кухарки суетились у котлов, не успевая накормить тысячи воинов, те вязали из хвороста шатры, чтобы укрыться от ночного холода. Лето окончилось, нехотя передавая свои права дождливой сырой осени. Стояна беспокоило это, ибо, покончив с полянами, он собирался пересечь Рипейские горы, и без того студеные и заснеженные. В такую погоду пройти горными перевалами его армия не сможет. Остается лишь Северное море… Ведьмак моргнул, отгоняя прочь навязчивые мысли об Асгарде, и вновь взглянул в сторону города. Соблазн поставить под свой стяг полянских воинов не давал ему покоя. Если бы не это, он уже давно обошел бы их стороной, не ввязываясь в кровопролитные бои.
— Пришло твое время, брат. Мне нужна эта армия — сильная, обученная и способная побеждать в настоящих сражениях.
Вандал, не поворачивая головы, кивнул, пожав плечами.
— Не знаю, Стоян. Уж седмицу над этим голову ломаю. Тяжело мне дышать здесь, храм Велеса совсем близко — на грудь он мне давит. Ночь переночуем, а там поглядим — утро вечера мудренее.
Он поднялся, вдыхая прохладный вечерний воздух, повел взглядом по лагерю, будто высматривая кого-то. Засунув палец в рот, облизал его и поднял вверх, улавливая направление ветра. Довольно кивнув головой, Вандал улыбнулся.
— А впрочем, чего до утра тянуть, на то она и ночь. Имеется у меня одно сильное заклятье, против которого даже Правитель бессилен.
Стоян хмыкнул в бороду, недоверчиво покосившись на брата.
— Это ты, брат, его силы не ведаешь. Я видел, как он одним движением руки отбрасывал от себя сотни воинов, сворачивая им шеи.
Вандал уверенно покачал головой, с улыбкой вынимая большой охотничий нож.
— Ну, сотню воинов одним махом мне не уложить. Хотя… Надо как-то попытаться, глядишь, и получится. А вот порчу великую навести — это тебе не руками махать.
Вандал нагнулся и, двинувшись задом противосолонь, стал очерчивать вокруг костра колдовской круг, приговаривая:
— На четырех столбах железных, что стоят от земли до неба, совью паутину звонкую от восхода до заката. Увязнут в той паутине молитвы людские словно мухи-однодневки. Станут рваться-трепыхаться, да не вырвутся. Крепка та паутина, ибо на ней замки семипудовые мои слова замкнули ключами булатными. А слова мои крепче кремня — не сломать их, а ключи булатные под горючий камень Алатырь брошены — вовек не сыскать их.
Закончив чертить круг, Вандал подсел к костру, зябко поднося руки к огню, и зашептал:
К тебе взываю, о Богиня Ночи,
Чье царствие в чертогах Нави,
Окутай Сваргу пеленою порчи,
Дни станут ночью не по Прави.
Не подниматься солнцу поутру,
Лучами землю-матушку лаская.
Забьется дикий зверь в нору,
Не вылетит пчела, мед собирая.
Три ночи будет править Тьма,
Косой срезая житный колос:
Страх, голод, черная чума,
И жалить станет даже полоз.
Замки цепляю семипудовые,
Ключами замыкаю булатными.
Быть по слову моему!
Острым лезвием ножа он рассек себе ладонь, роняя бурые капли крови в пламя. Черный едкий дым повалил от костра к ночному небу, будто огромный черный змей жадно потянулся за звездами. Вандал вскочил словно ужаленный и побежал по лагерю от одного костра к другому, творя свою великую ворожбу. Стоян удивленно смотрел, как один за другим стали подниматься к небу черные столбы дыма, сплетаясь меж собой в облаках и укрывая небо мрачным покрывалом. Огромное черное пятно быстро расползалось, жадно пожирая небесные просторы. Оббежав все костры, обессиленный Вандал наконец-то вернулся. Изможденно рухнув наземь, он схватил мех с медовухой, восполняя огромными глотками потерянные силы.
— Все! Получилось, Стоян! Три дня быть здесь кромешной тьме. Ни волхвы, ни Правитель не смогут ничего с этим поделать. Прикажи только, чтобы следили за кострами, коли хоть один погаснет, все старания пойдут прахом.
…Взобравшись на стену, князь наблюдал за лагерем древлян, пытаясь в который раз сосчитать горящие костры. Вновь сбившись со счета, он досадливо плюнул наземь и обернулся к воеводе.
— Любомир, у тебя есть отрок, чтобы в счете разумел? Зови сюда, костры счесть надобно, — князь стал спускаться по лестнице, разговаривая сам с собой: — Один костер — пусть десяток воинов…
— Богумир! — тревожный оклик воеводы заставил его обернуться. — Погляди, что творится!
Князь недовольно вернулся на стену и замер, разглядывая черные клубы дыма, устремившиеся к небесам.
— Чур, меня! Это что такое?
Воевода, задрал голову, вглядываясь в ночное небо, и тихо прошептал:
— Никак, колдовство! — трижды сплюнув через левое плечо, он непроизвольно поднес руку к груди, где еще недавно был заветный оберег.
Князь, сонно зевая, махнул рукой в сторону древлянского лагеря.
— Пугают. Видать, смолу в костры бросают. Ладно, пойду к себе, коли до утра на штурм пойдут, мигом гонца за мной высылай.
Спускаясь с крепостной стены, князь остановился, оборачиваясь.
— Любомир, а ты служанку мою помнишь? Вроде она приглянулась тебе тогда? Нежданой, кажись, звали?
Воевода утвердительно кивнул, непроизвольно положив ладонь на рукоять меча.
— Чего ж не помнить, помню. А что?
— Да запропастилась куда-то девица. Справная кухарка оказалась, да так в один день и пропала. Беспокоюсь, вдруг беда с ней приключилась. Коли вдруг встретишь ее, приведи ко мне, — князь отвернулся, собравшись уходить, и добавил, бросив через плечо: — А будет упираться, силой приведи.
Воевода зло сплюнул наземь, глядя вслед ушедшему Богумиру.
— Зря ты так, Бешеный, ох зря! Гляди, князь, не поранься об меня ненароком…
Возвратившись в свой дом, князь застал встревоженную Марфу, возле которой на лавке сидела очень старая бабка. В ее возрасте положено было на печи лежать, кости старые согревая, а не по гостям ходить. Морщинистые сухие руки с узловатыми пальцами, подрагивая, ощупывали лавку, будто сомневаясь в ее прочности. Водянистые глаза, наполовину заросшие старческой плевой, подслеповато вглядывались в Богумира. Князь недовольно остановился подле них.
— Кто это, Марфа?
Кухарка, вскочив с лавки, подбежала к нему, крепко взяв под локоть и заглядывая прямо в глаза.
