Мервин Пик - Одиночество Титуса
Глава сто десятая
Появление их осталось незамеченным. Гигантский колокол ухал в груди Юноны. Взгляд ее не отрывался от Титуса. Она трепетала. Воспоминания затопили ее. Она жаждала броситься к Титусу, прижать его к груди. Но Анкер, стискивая дрожащий локоть Юноны, удерживал ее.
В отличие от Юноны, Анкер, с его копной темно-рыжих волос, сохранял полнейшую невозмутимость. Он выглядел человеком, нашедшим наконец свое место.
Некоторое время он приглядывался к толпе, к каждому движению в ней, а после отвел Юнону в темную беседку. Анкер велел ей сидеть здесь и не выходить, пока он не позовет. Затем вернулся туда, где могла начаться драка. И увидел девушку, пробивавшуюся сквозь стену людей. Тонкую, как хлыст. Огромный камень цвета крови помигивал на ее груди, словно передавая какое-то тайное сообщение. Но не камень, а лицо девушки – вот что окатило Анкера ознобом. Лицо, страшное тем, что оно отказалось от всякого притворства. Лицу было уже все равно. Какая бы то ни было женственность покинула его. Черты девушки обратились в простой довесок к голове. Собственно говоря, никакого лица они и не составляли. Было лишь пустое место, которое могли продувать любые ветра, горячие и ледяные, дующие из рая или из ада.
Анкер бесстрастно огляделся, отметил длинную череду поблескивавших в полумраке аэропланов. К ним, если больше некуда будет податься, они и побегут.
Теперь он был готов. Теперь ему – еще до истечения ночи – нужно будет, когда наступит время, нанести удар. Когда именно? Ответа на этот вопрос долго ждать не придется.
Гепара видела теперь не только Титуса, но и отца. Она замерла на месте, как замирает в середине пробежки птица, ибо с изумлением обнаружила, что от нее уже рукой подать до гигантского чужака, который в этот самый миг ухватил ее отца за загривок и поднял, совершенно как пес поднимает крысу.
Глава сто одиннадцатая
Казалось, будто все произошло одновременно. Освещение всей сцены переменилось, словно с нее сдернули кисею или словно луна вернулась на небо. Затем что-то сверкнуло в темноте. Что-то металлическое, ибо никакой другой материал не способен наполнить ночной воздух столь резкими отблесками.
Титус, чей взгляд на миг привлекли эти вспышки, отвернулся от Гепары, от ее болтающегося в воздухе отца и увидел то, что искал. И пока он вглядывался, из мятущегося пламени костра выстрелил вверх язык особенно светлого пламени, достаточно яркий при всей своей отдаленности, чтобы вырвать из тьмы сначала одно лишенное выражения лицо, а за ним – и другое. Но вот они снова исчезли, пусть свет еще и блистал над ними. Ввергнутые в полости мрака, эти двое лишились лиц, однако макушки их все еще поблескивали. Шлемоносцы. Даже без шлемов они показались бы рослыми. А в шлемах – на голову возвышались над всеми.
Титуса проняла дрожь. Он видел, как толпа расступается, пропуская их. Слышал, как люди в ней требуют что-нибудь сделать с Мордлюком.
– Уберите его, – восклицали они. – Кто он? Что ему нужно? Он пугает дам.
И все же никто в этой толпе, кроме «шлемников» и сотрясаемой сатанинским бешенством Гепары, никто не решился бы хоть на шаг приблизиться к Мордлюку.
Сам же он так и стоял, простерши руку с ученым, болтавшимся в сжатом кулаке. С человеком, которого Мордлюк собирался убить. Впрочем, теперь, когда это лысое существо оказалось в его руке, Мордлюк уже не испытывал нужной для убийства ненависти.
Титуса охватило смятение. Смятение, вызванное гнусностью происходящего. Тем, что нашлись люди, которым пришло в голову поиздеваться подобным образом над его семьей. Смятение и страх. Обернувшись, он снова увидел Гепару и похолодел.
Жажда мести переполняла ее, жажда, сражавшаяся сама с собой в миниатюрной груди девушки. Титус унизил ее. А теперь этот оборванец унижает отца. Да еще и Юнона, которую она успела заметить краешком глаза. На зашейке Гепары вздыбились волосы. Ни забвения, ни прощения для нее не существовало. То была Юнона его прежних дней. Она – прежняя любовница Титуса.
Глава сто двенадцатая
Кто-то подбросил в костер несколько веток, и снова желтый язык взвился в небо, облив бледным светом ближние деревья. Воздух наполнился можжевеловым ароматом. Только и было в этой ночи приятного, что он. Впрочем, никто его не заметил.
Звери и птицы, неспособные заснуть, наблюдали за происходящим из самых разных мест, в каких смогли утвердиться. Все они понимали, что до утренней зари им придется оставить друг друга в покое, и потому хищные птицы сидели бок о бок с голубями и совами, а лисы – с мышами.
Оттуда, где стоял Титус, он увидел главных актеров драмы как бы на театральном помосте. Время, казалось, близилось к своему концу. Мир утратил интерес и к себе, и к тому, что его наполняет. Актеры застыли где-то на полпути между натиском и отскоком. Для Титуса это было уже чересчур. И все же ни сердце, ни ум его выбора не имели. Бросить Мордлюка Титус не мог. Он любил этого великана. Любил даже сейчас, несмотря на то, что в надменных глазах Мордлюка пылали красные точки. Понимая, какое безумие овладело другом, Титус начинал опасаться за собственный разум. Но существуют же и верность мечте, и красота безумства, и потому Титус не мог отступиться от своего косматого друга. Как не могли ничего сделать и десятки гостей. Все они были заворожены.
Но вот опять прозвучал гремучий, как камнепад, голос Мордлюка, а сразу за ним – другой, ему, казалось, не принадлежавший. Голос Мордлюка утратил раскатистость, и место ее заняло нечто более грозное.
– Все это было очень давно, – произнес Мордлюк, – и жизнь моя текла тогда совсем по-другому. Я бродил на рассвете, потом возвращался домой. Я пожирал мир, как змея пожирает себя, начиная с хвоста. Теперь я вывернут наизнанку. Львы рычали, чтобы потешить меня. Они рычали в моей крови. А ныне они мертвы, рычание их умолкло, потому что ты, Желчеголовый, остановил их сердца, и значит, настала пора мне остановить твое.
Мордлюк не глядел на живой узел тряпья, свисавший из его кулака. Мордлюк глядел сквозь него. Потом уронил руку и повозил ученого по пыли.
– Вот я и вышел прогуляться, и что это была за прогулка! В конце концов она привела меня к фабрике. Там я встретил твоих приспешников, увидел машины – всё, что сгубило моих зверей. О боже, моих разноцветных животных, пылающую всеми красками фауну. И я добрался до самого центра и спалил синий предохранитель. Теперь уже ждать недолго. Бумм!
Мордлюк огляделся по сторонам.
– Так-так-так, – вымолвил он. – Ну и премилая же у нас подобралась компания! Клянусь небесами, Титус, мой мальчик, даже воздух здесь дышит проклятием. Только взгляни на них. Узнаешь? Ха-ха! Господни печенки, это же «Шлемоносцы». Вечно они норовят отдавить нам пятки.
