Константин Павлов - Гремящий перевал
…
Теперь я вспомнил, что увидел там, в сердце этой тюрьмы, выстроенной богами. Да, теперь я понимаю, что это за место. Тогда, шесть тысячелетий назад Всевышний позволил оказаться в заточении не только Бетрезену… И теперь я знаю, что искала Церковь. Теперь я понимаю, почему смог выбраться Гардхарус и почему я не смогу. Теперь я понимаю его страх. И понимаю, как смешон страх перед инквизицией, за который я поначалу принял то, что было в его глазах, по сравнению с тем, что он испытал здесь. Ибо здесь он, действительно, нашел себя, свое неискаженное отражение, свой Истинный СУД.
Теперь у меня есть ответы на все те пустые вопросы, которые когда-то я считал важными… Остался последний, самый главный вопрос. Но на этот вопрос, кроме меня самого, никто не даст ответа. И, кажется, я уже знаю, каким он будет.
Да, лучше испытывать самый жуткий страх, чем самое жуткое отвращение. Я возвращаюсь, чтобы пройти сквозь то безумие мира, которое копилось здесь с тех самых времен, когда Невендаар впервые познал горе войн и предательство ангелов. Я возвращаюсь, чтобы открыть Ему свою душу и разум. И я чувствую, как легка стала моя дорога. Ведь путь на суд не может быть труден, если СУД Справедливый…
День???
Справедливость… справедливость нужна лишь единицам, а богам и толпе нужна ложь, ибо все трое заодно. И, чтобы этот мир существовал, справедливость должна быть в цепях. Это так просто, что никому не приходит в голову. Забавно. Я думал, что иду на свой СУД, но это оказалось всего лишь экзаменом и… «приглашением».
Возвращаюсь к своей старой и уже почти забытой привычке писать в походной тетради, чтобы хоть как-то собрать и упорядочить мысли… Сколько времени я провел здесь в этом бреду, в этой духовной лихорадке? Уже сотни, тысячи раз я хотел предать этот мир огню и тысячи раз я хотел его спасти. Тысячи жизней я прожил, и мне многое открылось, но теперь рассудок возвращается, и нужно принять решение…
Простой выбор. Или остаться здесь навеки, или вынести на свет то, что когда-то заковали в эти цепи из камня и отвращения несколько алчных до власти богов, поделивших Невендаар. Вынести, и будь что будет…
Сколько же завистливых ангелов падет? Сколько лживых богов покинет этот мир обличенными? Кто станет новым отцом этого мира? Правильно — тот, кто является им изначально… Это справедливо, и именно это произойдет, если я приму решение разорвать цепи вековой лжи. Вселенная состарится в мгновение, как те, несчастные, или вернется в первозданный хаос, в те времена, когда Всевышний судил справедливо и создавал ангелов, еще не способных к зависти. Стоит мне лишь вынести под небо запертую здесь, с Его молчаливого согласия, часть Его же собственной души…
И сейчас я пытаюсь найти хоть какие-то причины, чтобы этого не делать. Пытаюсь найти удобные ответы на вопросы, столь долго бывшие для меня неудобными. Но Истина здесь, словно жгучий яд, проникает в душу сквозь все поверхностные суждения и заблуждения, обращая их в тлен, оставляя нетронутым лишь то, с чем находит свое родство. И каждый ответ звучит как приговор.
Почему Всевышний был так слеп? Почему позволил себе казнить невинного? Потому что разум Его был в цепях собственной лени? И стоило ему только раз отвернуться, как мир наполнился паразитами, которые со счастливым визгом ринулись быть его глазами, руками и ушами.
И вот они теперь, Его истинные глаза. Его Справедливость. Его Суть. Томится здесь уже шесть тысячелетий, в ожидании того, кто выдержит Ее СУД. Она взирает на меня, и мне страшно за свои грехи, ибо все мои оправдания, бывшие любимыми столько лет, все то, что дарила мне Церковь и собственная глухая совесть, осыпалось мне под ноги прахом моей смертной плоти. Но оторваться невозможно, так как еще более мне страшно за грехи Всевышнего…
Видел ли Он несовершенство своих первых творений? Способен ли Он будет оправдать себя, случись предстать Ему перед Судом, что был доступен когда-то только Ему самому? А если нет, то способен ли Он будет излить на себя тот праведный гнев, что был обрушен Им на невинного тогда еще Бетрезена?
…
Я не готов к таким вопросам, но и оставлять все как есть я не вправе. Как нет у меня и права казнить этот мир. Ведь я уже «творил справедливость» там, где дела людей и богов не касались меня лично, и я видел отражение этих дел и себя в них. И я не хочу повторять эту пытку снова…
Есть только один выход.
…
Я возвращаюсь в мир, но теперь Я — соСУД Справедливости, и там, где моя новая СУДьба проложит мне путь, Возмездие больше не будет медлить, а лукавые языки, пытающиеся размыть истину, будут стираться в кровь об ее острые края. И, быть может, это еще не та свобода, которой достоин этот Дар, но только так я могу дать шанс и тому миру, в котором был рожден, и тому, во что все еще верю.
И если Всевышний заслуживает Суда, то рано или поздно он сам перейдет мне дорогу, и тогда… он будет казнен.
Кирилл Токарев
АНГЕЛ ПО ИМЕНИ МЕЛЬЦИАР
Черные, скрюченные ветки цеплялись за изодранное в клочья платье, а выступающие из земли корни так и норовили подвернуться под ноги. Лери не обращала на это внимания. Задыхаясь и оскальзываясь на осыпающихся склонах лесных оврагов, девушка бежала вперед.
«Я успею. Я должна успеть». — Эту мысль она повторяла про себя, словно молитву или заклинание.
Яркое утреннее солнце, ярмарка в городке Истбридж, улыбающийся отец — все это теперь казалось далеким и ненастоящим, как волшебный детский сон. Война, о которой так долго говорили, оказалась вдруг совсем рядом, разрушив спокойный быт жителей Лунных Предгорий.
Перед глазами Лери мелькали ветки и черные стволы деревьев, но девушка видела оскаленные морды боевых коней, свирепые маски забрал и взлетающие к небу мечи. Там, на городской площади, смерть собрала щедрую жатву. Закованные в доспехи воины без жалости разили собравшихся на праздник крестьян, не делая различия между детьми и стариками, между мужчинами и женщинами. В круговерти кровавого кошмара отец успел оттолкнуть Лери к груженным товарами телегам, а сам, крестьянин и сын крестьянина, никогда не державший в руках ничего острее кухонного ножа, подхватил с земли выпавшую из рук городского стражника алебарду. Подхватил, чтобы мгновение спустя рухнуть на залитую кровью мостовую.
«Беги домой…» — успел прошептать тогда отец, и это были его последние слова.
Домой… Лери не помнила, как выбралась из погруженного в хаос всеобщей резни городка. Кажется, кто-то пытался ее задержать, остановить, возможно, ее даже преследовали. Однако Всевышний милостив к беззащитным: несмотря ни на что, девушка сумела достичь опушки леса, что разделял пылающий Истбридж и ее родную деревню.
