Яна Алексеева - Оковы равновесия
Руки проделали все словно самовольно.
Арбалет, прицел, выстрел. И между взъярившимися друг на друга людьми на миг расцветает огненный тюльпан.
В воцарившейся тишине, разбавляемой чьим-то хриплым дыханием, мои слова слышно очень хорошо:
— У вас в доме общем пожар, а вы ложки серебряные делите! Не злобой изливаться вам следует, а вместе воду носить да стены обливать соседям, коли свой тушить поздно уже! И руку на сородича своего поднимать не сметь с пожеланиями смерти! За порядком и правдой в мире следить! А не ждать, пока обрушится на ваши головы крыша да придавит насмерть! Пусть так и будет!
Один из людей, застывших внизу, словно мухи в янтаре, меня, похоже, узнал. Попытался что-то сказать…
Я погладила теплое деревянное ложе арбалета.
Нет уж!
— И властью, мне данной, мной унаследованной, моей кровью окупленной, я прошу и требую! Мира и покоя. Забудьте, что видели меня. Забудьте, что искали меня, верьте, что исчезла я без следа. Перстнем родовым наследника Джаи Верлейна одарите… А я буду хранить вас издалека…
Слова падали в пространство, выстраиваясь незримым рунным кругом. Я отрешенно наблюдала, как создается новый ритуал и заключается новый договор, странным образом накладываясь на тот, древний. Перед глазами плыли золотые и алые круги, сплетаясь в сложный, бесконечный ячеистый узор, накладывающийся на… на каменные стены, на мир? На эту реальность? На меня, сминая и перекраивая мозаику души?
Во имя Равновесия…
Слабость накатила волной, и я медленно сползла вниз, на пол из медовых гладких досок, не обращая внимания на сбрасывающих наваждение людей, не заметивших краткого помутнения сознания и продолживших разговор, теперь уже практически мирно. Сквозь подступающий сон разобрала еще раздраженное ворчание хозяина приютившего нас дома, подхватившего меня на руки:
— Вот ведь госпожа высокородная! Едва очнулась, а туда же, за новостями побежала… Какое ей дело, кто сей момент власть делит? Еле ходит, едва дышит… Ина, что же ты ее не удержала?
ИНТЕРЛЮДИЯ
Равновесие
Небольшой городок в предгорьях Шинорского наместничества укрыло снегом. Стены первых этажей, сплошь каменных, были засыпаны по самые окна, на коньках двускатных крыш нависали сугробы, карнизы, подоконники, деревянные наличники и ставни словно облепило ватой. По палисадникам от центральной улицы к дверям тянулись узкие тропинки, а надвратные тотемы, столбы, заборы, деревья и кусты, казалось, укутаны в белоснежные шубы.
Вторая наша зима в Эриле выдалась спокойной, уютной и очень долгой. Честно, наступления первой я не заметила за обустройством в доме, за лечением и долгими спорами с бывшим хранителем Ивон Верлийской.
Старый двухэтажный дом Лейра, один из многих, принадлежащих большому когда-то семейству, оказался свидетелем немалого количества скандалов, доходящих порой до битья тарелок и блюдец из старинного сервиза на двадцать персон. А последний представитель Шинорского рода категорически не желал выполнять наказы целителей.
Его возмущали собственная беспомощность и мое спокойствие, с которым я вела дела. Неподобающие благородной леди поступки, поведение… перечислять можно было бы бесконечно. Проще сказать, что его возмущало само то обстоятельство, что все возможное для выживания делала я. Начиная с уборки, заканчивая сбором информации о происходящем в герцогстве.
Я же, швыряя о стены тарелки, будто со стороны на себя смотрела в такие моменты и высчитывала, когда какое дело можно будет вернуть под руку Лейра.
Это сложно — устанавливать равновесие в отношениях между людьми.
Доверие и преданность, обязанности и права… сила и слабость.
Пока не научишься балансировать на кончике иглы личных отношений, не стоит даже и пытаться начинать перетягивание каната, получившегося в результате обновленных ритуалов венца.
Я, кажется, научилась.
Но главное…
Отстраненная холодность отступила, давая место радости, ярость и злость сменились любопытством, разум обрел цельность, а тело и душа более не были друг другу чуждыми, сдавшись и слившись под острожными прикосновениями мужчины… И настоящее равновесие наступило в ночь, когда мы стали истинно супругами.
Удивительно. Я делилась с бывшим хранителем силой, он со мной — человечностью…
Неторопливо шагая по утоптанной узкой тропе, я мечтательно улыбалась. В корзине лежали теплый каравай, полдюжины яиц и кусок свежайшего масла. Дома ждал раздраженный Лейр, баюкающий снова разболевшуюся руку. Слишком рано он, судя по всему, взялся за разбор беспорядка, царящего в комнатах на втором этаже. Тренировка с оружием, сколь угодно долгая, дарила телу лишь приятную усталость, хозяйственные дела же — в основном ноющие суставы. Вот и теперь, поворочав старую мебель, Лейр сидит за столом на большой кухне и наблюдает за очагом, в котором греются, настаиваясь в тепле, лечебные травы. Время неспешно идет к обеду, пламя тихо мерцает на алеющих углях, и мир застыл в полном спокойствии, затягиваясь паутиной рутины.
Сейчас я, минуя два кованых забора, один с кошачьими головами и второй с цветочным узором, пройду сквозь засыпанный снегом палисад, взойду на крыльцо, толкая дверь. Где у самого входа меня встретит Лейр, коротко улыбнется, забирая из рук корзину, поможет скинуть широкое меховое одеяние и, доведя до кухни, нальет в кружку теплого питья.
Мы будем долго, до самого полудня сидеть бок о бок у огня. Прижавшись к плечу Лейра, прикрою глаза, возьму его ладонь и, ведя по мозолистой коже пальцами, позволю венцу напитать хранителя силой. Тот лишь хмыкнет, заметив золотистое свечение, и возьмется за гребень, чтобы переплести мою длинную, ниже пояса, косу. Непокорная золотистая волна рассыплется по плечам…
Венец же будет невидим и неощутим.
Неожиданно виски сдавило, в запястье кольнуло болью.
Резко развернувшись на окрик, я взмахнула свободной рукой, порыв ветра взметнул широкий подол, плотная ткань опутала ноги. Я покачнулась и, не удержав равновесия, неловко, боком, повалилась в сугроб.
Кто-то, запыхавшись, подбежал, начал многословно извиняться, протянул ладонь. Я медленно встала, вцепившись в пальцы молодого мужчины в светлом плаще с меховым подбоем, подняла взгляд, рассматривая открытое широкоскулое лицо: ясные серые глаза, прямой нос, упрямый подбородок; гордо развернутые плечи, рассыпавшиеся по ним каштановые волосы… А потом долго смотрела на перстень, знакомый до последней грани. Родовая печать великих герцогов Верлийских на темно-сиреневом камне в ячеистой оправе из темного золота. Тот самый, что я когда-то швырнула в лицо предателю и убийце.
