Вера Камша - Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.2
Кто бы говорил о тучности, а это брюхо с бровями могло бы и помолчать!
– Генерал, – церемонно произнесла Матильда, – вы просили обращаться к вам, если у меня возникнут затруднения. Они возникли. Уберите этого еретика из моей столовой или дайте мне пистолет.
– Сожалею, сударыня. – Дьегаррон с трудом сдерживал усмешку, так что два пистолета было бы в самый раз. – Но я не могу поднять руку на духовную особу. К тому же после раны мне с ней не справиться.
– Не предавайся самообману, чадо, – пророкотала духовная особа, шаря взглядом по комнате, – ты не управился бы со мной и будучи здоровым.
– Не могу сказать наверняка, так как не пробовал, – блеснул глазами генерал, – но и вы в таком же положении.
– Нет равенства меж смотрящим с горы и блуждающим в низине. – Толстяк запустил лапу в карман и извлек оттуда монету. – Подняв руку на пастыря своего, ты был бы посрамлен и унижен, как унизится презренный металл в руках бескорыстных…
Епископ сжал пальцы, красная рожа стала вовсе багровой. Запахло пережаренным луком и касерой.
– Маркиз, – светским тоном осведомилась принцесса, – вам не кажется, что становится душно?
Дьегаррон пожал плечами. Искореженная монета шлепнулась на скатерть, Матильда не сразу узнала кобрий [10] его величества Дивина. Непристойно изогнутый павлин надменно тыкался носом в собственный хвост.
– Так и будет! – возвестил епископ. – А теперь отвечайте, дети мои, и ты, душа заблудшая, отвечай. Пили ли вы сегодня или же провели день в праздности и тоске мерзопакостной и неподобающей?
2Вечер мало отличался от дня: та же воющая серая мешанина за стенами, те же пляшущие по стенам тени, горечь загоняемого ветром назад, в трубы, дыма, назойливые собачьи плачи, сквозняки и тоска. Вьюга не унималась шестой день, заваливая Надорские холмы сухим, колючим снегом. Во дворах еще можно было дышать, но выбравшийся из-за прикрытия стен рисковал задохнуться или, того хуже, быть заживо похороненным. Это понимала даже Айрис, впрочем, молодая герцогиня к здешним буранам привыкла. Сменившая гнев на милость в отношении южанок Хетер клялась, что в день рождения Айри мело еще хлеще, а старый Джек, вопреки песьим пророчествам вставший на ноги, вспоминал бурю, обрушившуюся на Надор в год смерти старой герцогини. Тогда мело без передышки больше месяца, но Луизе с лихвой хватило и недели.
– Мама, – одетая для ужина Селина отложила щипцы для нагара и вздохнула, – Джек говорит, вьюга не кончится еще дня три.
– Да хоть восемь, – бодро улыбнулась Луиза. – Лучше снег, чем мороз. Метель снаружи, а холод в любую щель пролезет, ну а дыр тут, сама видишь… Не замок, а решето!
Дочка погладила жемчуг на шее и промолчала. Скучает по Левфожу или просто не по себе? Лучше бы скучала…
– Мы с тобой никогда такой зимы не видели, – капитанша деланно зевнула и поднялась, – вот и заскулили. У меня шнуровка разошлась, посмотри, пожалуйста.
– Сейчас.
Госпожа Арамона повернулась спиной к дочери и уткнулась взглядом в окно. Джоанна каждое утро честно открывала внутренние ставни, но сегодня это явно было лишним. Нет, Луиза ничего не имела против снега, когда тот лежал смирно или лениво кружил в свете фонарей, но кипящее серое варево пугало. И еще пугала моль, вернее, ее отсутствие.
Проклятые серые бабочки в один прекрасный день принялись дохнуть и сдохли все до единой. Замок словно запорошило серым пеплом, и ничего хорошего в этом не было, как и в проклятущих псах, которых по случаю ненастья пустили на кухню и в конюшни, а поганцы скреблись в двери и выли, тревожа лошадей.
– Это волки, – объясняли слуги, – подобрались близко к замку и справляют свои свадьбы.
Луиза выходила на двор и слушала – сквозь свист ветра и впрямь прорывались дальние голоса. Возможно, это были и волки, но четыре свечи в спальне госпожи Арамона и в комнатах Айри и Селины не гасли ни днем ни ночью. Надорцы терпели: то ли привыкли, то ли сами боялись.
– Мама, – объявила Селина, – тебе показалось. Все в порядке.
– Ты уверена? – Разумеется, в порядке, Эйвон всегда затягивает на совесть, но дочке нечего смотреть в угол и теребить ожерелье. – Айрис на конюшне?
– Да… Мама!
– Успокойся, это что-то свалилось, – быстро сказала капитанша. – Что-то тяжелое… Похоже, на лестнице. Там пропасть всякой дряни железной…
Второй удар был легче, третий казался таким же, как и второй. Пол слабо задрожал, но как-то странно, словно по лестницам прокатился чугунный шар, замер и вновь застучал, глухо и сильно. Можно было подумать, что внизу пляшут, но кто бы в Надоре посмел веселиться, да еще в час вечерней молитвы? Луиза вышла на середину комнаты и прислушалась. Стук не ослабевал, но и не усиливался. За облезлыми шпалерами что-то с шуршанием осыпа́лось, под крышей трещало, с кресла на пол один за другим падали клубки – алый, розовый, зеленый…
– Сударыня! – Влетевшая Джоанна была бы смешной, если б под этот треск и уханье можно было смеяться. – Сударыня… Он там! В Гербовом зале… Там!.. Туда пошло… Наверное… Ой!
– Кто? – Айрис с лошадьми, Мирабелла – в церкви, а где Эйвон?
– Он, – выдохнула Джоанна, – он… Невепрь!
– Не вепрь? – переспросила Луиза. – А кто? Баран? Болван? Выходец? Бери четыре свечи и пошли. Селина, сиди здесь.
– Нет. – Дочка опомнилась раньше прислуги, еще бы, она же видела… Дважды – и в Кошоне, и в Багерлее. – Я с тобой… Я умею!
Умеет она! Арнольд едва не разнес дверь, что же может натворить явившийся с того света почти святой… Только что-то благородный Эгмонт домой не торопился. Или захаживал, просто чужие не знают?
Лестница трещала и скрипела, редкие светильники уныло раскачивались, сзади охала камеристка, на кухне выли. Откуда-то выскочил Эйвон, пристроился рядом. Если Джоанна и догадалась, то не скажет, а остальные? Пол дрожал все сильнее, но идти было можно, так идешь по мосту, на котором пляшут пьяные возчики.
Луиза пошла быстрее, потом побежала. Проклятье, в этом умоленном кубле рябины и той нет, остаются свечи и слова, только бы не спутать!
– Селина, ты помнишь?
– Да, мама, – заверила на бегу дочь, – да, помню…
Двери в Гербовой зал были распахнуты, словно во время приема. На пороге замерла Айрис в мокром плаще. Только ее здесь и не хватало…
– Не входите! – взвыла Джоанна. – Сударыня, не входите!
– Я войду. – Эйвон обнажил шпагу – надо же, пригодилась! – и исчез в топающей темноте. Луиза торопливо зажгла свечи, первую выхватила Айри, вторую взяла Селина, третью капитанша сунула служанке:
– Хватит клацать зубами!
– Невепрь, – пробормотала Джоанна, но взяла. Луиза шагнула за порог, и мрак рассеялся, а может, она сама превратилась в кошку. Грохотало, пахло гарью, серый сумрак мешался с пылью, что-то сыпалось с потолка – какое-то сухое крошево. Луиза подняла свечу, золотой язычок не помогал, но и не мешал. Заполнившей Гербовой зал сизой полумгле было все равно, как и тому невидимому, что то ли плясало, то ли просто скакало по отчаянно скрипящим доскам над лежащим Эйвоном. Луиза рванулась вперед, бесполезная свеча погасла, Ларак глухо застонал и встал на четвереньки. Слава Создателю, жив!
