Стивен Эриксон - Охотники за Костями
— Знаю. Могу ощутить… что там творится, с чем придется иметь дело.
— Если можете, заставьте сражаться за себя других.
Он прищурился: — Да, отсутствие веры налицо.
— Однажды я вас убила…
— Но тобой владел бог, сам Покровитель Ассасинов!
— Он играл по правилам. Но здесь так делают не все.
— Я уделю этому внимание в своих размышлениях. Спасибо.
— И помните — торгуйтесь с позиции силы или вообще не торгуйтесь.
Он странно ухмыльнулся и пошел на палубу.
Из угла раздался скребущий звук. Телораст и Кодл показались, стуча костяными ножками по полу.
— Он опасен, Неапсалар! Отдались! О, ты слишком много времени провела с ним!
— Не беспокойся за меня, Телораст.
— Беспокоиться? О да, мы беспокоимся! Так, Кодл?
— Бесконечно беспокоимся, Телораст. О чем это я? Мы совсем не беспокоимся.
— Владыка Фатида знает о вас все, в том числе и ваши беспокойства.
— Но он ничего тебе не сказал!
— Ты уверена?
— Конечно! — Птицеподобный скелетик качался и махал хвостом. — Подумай сама, Кодл! Если бы она знала, она нас раздавила бы! А не давит!
— Может быть, задумала предательство более хитрое! Об этом ты подумала? Нет, ты же не думаешь. Я должна думать за двоих.
— Ты не умеешь думать! Тебе и нечем!
Апсалар встала. — Сбросили трап. Пора идти.
— Спрячь нас под полой. Там же на улицах собаки!
Апсалар вложила кинжал в ножны. — Только не щекочите.
* * *Кансу был ничем не примечательным, довольно неудобным портом; после высадки десанта с флота адмирала Нока четыре из шести пирсов и вовсе превратились в опасную груду обломков. Апсалар была довольна, что они с Параном быстро миновали россыпь убогих лачуг по сторонам ведущей в город дороги и увидели скопление также не очень красивых, но все-таки каменных зданий и рощи деревьев гилдинга. Между ними под присмотром ленивых пастухов бродили козы с горящими, словно у демонов, глазами. За городом начинались "фароки" — сады, в которых выращивались деревья с серебристой корой, ценимой в изготовлении прочных канатов. Неровные ряды стволов словно растворялись в дымке; уныло качались под порывами ветра кроны.
Что-то было не так в этом городе: слишком маленькие толпы, приглушенные голоса. Самый разгар торгового сезона, а купеческих кораблей в гавани почти нет. Четыре судна стоят в отдалении от пирса; малазанские солдаты при воротах и вокруг причалов странно молчаливы и не склонны вступать в разговоры с гостями города. Паран тихо переговорил с торговцем лошадьми; Апсалар заметила, что из рук в руки перешла несообразно большая сумма.
Они молча доехали до перекрестка. — Паран, — сказала Апсалар, — вы не заметили здесь ничего необычного?
Он поморщился: — Не думаю, что нам нужно волноваться. Вами все же владел бог, а что до меня… короче, беспокоиться не нужно.
— О чем это вы?
— Чума. Неудивительно, учитывая, сколько в округе непогребенных трупов. Болезнь началась около недели тому назад под Эрлитаном. Идущие оттуда корабли не пускают в порт.
— Полиэль, — помолчав, сказала Апсалар.
— Да.
— И нам не хватает целителей, чтобы помешать ей.
— Купец рассказал, что чиновники обратились в храм Д'рек. Именно там обитают самые умелые целители. Они нашли внутри лишь множество трупов.
Ассасин бросила взгляд на Парана. — Я еду на юг, — продолжал тот, сражаясь со своим костлявым мерином.
"Да, ничего тут не скажешь. Воистину боги вступили в войну". — А мы за запад, — сказала Апсалар. Ее уже беспокоило неудобное семиградское седло. Ни она, ни Котиллион никогда не блистали кавалерийскими талантами; но эта кобылка, по крайней мере, кажется смирной. Апсалар распахнула плащ, вытащив сначала Телораст, затем Кодл и сбросив их на землю. Ящерицы побежали впереди, размахивая хвостами.
— Как-то быстро расстаемся, — произнес Паран.
— И хорошо, — кивнула она.
Ему такой ответ не понравился: — Жаль, что вы так говорите.
— Я не против вас, Ганоэс Паран. Просто… заново изучаю жизнь.
— Например, сущность дружбы.
— Да.
— И есть в ней что-то, что вы не можете принять.
— Дружба предполагает беззаботность.
— Понятно. Именно этим она и ценна. Апсалар, я надеюсь, что мы еще свидимся.
Она позволила ему эту сентиментальность. Кивнула: — Буду ждать с нетерпением.
— Отлично. Для тебя еще есть надежда.
Она проследила, как он удаляется. Сзади плелись две запасные лошади с поклажей. Непредсказуемы пути, на которых меняется человек. Кажется, этот может многое себе позволить… и она завидует ему. Увы, ей его уже не хватает. Мысль с налетом сожаления. "Слишком близко — слишком опасно. Вот и всё".
Что до чумы, он, наверное, прав. Ни ему, ни Апсалар нечего бояться. А вот остальным…
* * *Жалкие остатки дороги делали восхождение на известняковые кручи мучительно медленным. Камни крошились под копытами, разлетались облачками пыли. Годы или десятилетия назад здесь пронесся мощный поток, обнаживший на крутых стенах обрыва бесчисленные слои осадочных пород. Семар Дев, шедшая пешком и тянувшая за собой лошадь и двух мулов с вещами, уставилась на эти слои. — Вода и ветер. Карса Орлонг, им нет конца. Вечный диалог времени с самим собой.
Шедший в трех шагах впереди воин не ответил. Он двигался по руслу древнего потока, огибая рваные края утесов. Уже давно не видели они хижин. Воистину дикая страна. Вообще-то наличие дороги подразумевает, что она куда-то ведет; но никаких признаков цивилизации здесь давно уже нет. Но её мало интересует давно прошедшее. То, что будет — вот исток всех восхищений, прозрений, изобретений.
— Карса Орлонг. Магия — вот сердце проблемы.
— Что еще за проблема, женщина?
— Магия не нуждается в изобретениях — кроме минимально необходимого, конечно. Мы постоянно задыхаемся…
— К Лицам одышку, женщина. Ничего нет плохого в том, где мы и что с нами. Ты плюешь на удовлетворение, ты вечно недовольна и унижена. Я Теблор — мы живем просто, мы видим жестокость так называемого прогресса. Рабы, дети в цепях, тысячи обманов, чтобы сделать одного человека выше другого; тысячи обманов, чтобы убедить себя в том, что вещи должны быть такими, какими тебе хочется. Это не остановить. Безумие назвали здоровьем, рабство свободой. Хватит болтовни.
— А мне не хватит. Чем ты лучше, если зовешь дикость благородством, а невежество мудростью. Если не пытаться улучшать жизнь, мы обречены вечно твердить молитву несправедливости.
Карса въехал на перевал, повернулся к ней. Лицо его было искажено: — Лучшее никогда не такое, как ты думаешь.
