Настенька (СИ) - Лунева Элина

- Я в который раз прошу тебя, колдун, помочь моему сыну, - с болью в голосе проговорил хан, признавая, что готов на любое унижение, лишь бы сохранить последнее, что у него осталось от любимой Найни.

Старик медлил, всё также занятый своим занятием, то и дело лишь обмакивая свои узловатые пальцы в чашу с кровью убитого животного.

Мысли о своём последнем сыне ввергали великого властителя степей в отчаяние. Вей был слабым и болезненным, и с самого рождения ему пророчили скорую смерть, так как подобные ему младенцы не выживали. Старейшины качали головой, говорящие с духами разводили руками, советуя подарить ребенку быструю смерть. Но вопреки всему, великий воин не стал отказываться от больного дитя, а напротив, стал прикладывать все усилия, чтобы сын выжил. Ведь он был так похож на Найни.

Двадцать лет продолжалась эта незримая борьба. Ребёнок рос замкнутым и молчаливым, а ещё слабым здоровьем и умом. Он мог часами сидеть у очага и складывать камушки, строя из них детские башенки и крепости. Тело юноши выросло, а вот разум его остался на уровне пятилетнего ребенка, всё также забавляющегося раскладыванием небольших камушков у очага. Наблюдая это, хан приходил в отчаяние, упорно отказываясь принять действительность, выискивая по степям новых шаманов, лекарей и колдунов, которые ничем не могли помочь, видя перед собой пятилетнего ребёнка в теле уже взрослого двадцатилетнего мужчины.

Со взрослением сына, хан старался не выпускать того из виду, преимущественно держа его либо в юрте, либо в пределах стойбища, и всегда в присутствии двух воинов-охранников. И дело было не только в его слабом уме, но и слабом и хрупком здоровье. Хотя внешне юноша был невероятно привлекательным молодым человеком. От матери-славянки ему достались светлые льняные волосы, огромные голубые глаза и ровная бледная кожа. От отца он взял высокий рост, широкий разворот плеч и красивую стройную фигуру воина-кочевника. Ни одна девушка степи не могла пройти мимо не раскрыв рта, а мужчины и старики беззастенчиво лупили глазами на это великолепие, пока не встречались с пустотой и отрешённостью голубых глаз, с вечно нелепо-детским выражением лица и неспособностью нормально говорить.

Воистину, сын великого повелителя степей был для него его самой большой печалью. Особенно теперь, когда юноша, снова подхватив болезнь, лежал третий день в лихорадке.

- Вылечи моего сына, колдун, - отчаянно проговорил хан, кладя перед стариком мешочек с золотым песком, - Вот.

И рядом с золотом оказалась светлая прядь волос, лично срезанная ханом с головы своего сына.

- Я не всесилен, воин, - ответил старик, а затем помедлив, всмотрелся в льняной локон.

Его глаза прищурились, узловатые старческие пальцы подхватили тонкую прядь, растерли её между ладоней, а затем, внюхавшись в аромат, бросили в огонь очага. Пламя вспыхнуло и зашипело.

- Тебе не стоит так переживать, великий, - последнее слово вновь прозвучало с издевательской усмешкой, - Твой сын не умрёт, но и жизнь его не будет жизнью до тех пор, пока ветер степей не остановит биение его сердца. Лишь тогда он по-настоящему начнёт жить и под копытами его коня содрогнётся степь.

От слов колдуна в сердце великого хана зажглась надежда. И он со взглядом фантика стал наблюдать, как скрюченный старик бросил распотрошенную тушку зайца в кипящий котёл. Но вопреки всем ожиданиям, вода в котле не вскипела, а загорелась пламенем, так как то была вовсе не вода, а масло.

Пламя зашипело и взвилось к куполу юрты, а внутри него стало угадываться очертание какого-то зверя, которое рычало и выло вместе с рёвом пламени.

- Что ж, - проговорил колдун, беря в руки окровавленный мешочек с внутренностями зайца, - Раз мои вызванные неупокоенные не обрушили на земли северян толпы нежити, то посмотрим, как справится моя призванная адская гончая.

Глава 40

Два дня я провела в постели, восстанавливая силы и размышляя обо всём произошедшем. А подумать было и вправду над чем. Я не знала, что это был за дух или сущность, вселившаяся в тело Сонечки, но воспоминания о нём вызывали не самые приятные эмоции. Было страшно. Очень страшно. А ещё меня жутко пугала мысль, что таких могло быть несколько. И осознавая это, я поняла, что мне крупно повезло, ведь эта огненная тварь была в единственном экземпляре.

Пока я отлёживалась и восстанавливалась, возле меня неустанно кто-то дежурил. В основном это была Матрёна со своими сестрами. Иногда приходила бабка Авдотья, один разок заглянул староста справиться о моём здоровье, и дважды приходил Степан Радов узнать, не нужна ли мне какая помощь.

У него я выяснила, что с Соней всё хорошо. Правда девочка была сильно напугана, истощена физически и совершенно не помнила события последних нескольких дней. На мою радость, деревенские её не тронули. Уж не знаю, прислушались ли они к моим словам, или внушение сделал сам Степан. От себя я попросила родителей Сони не наседать на ребёнка с расспросами и объяснениями, дабы ещё более не травмировать психику несчастной девочки. Они согласились.

Помимо этого, я выяснила, что дом мой цел, и пожар его почти не затронул, чего не скажешь о других домах деревни. Часть дома Радовых пострадала от пожара, но проживать в доме было возможно, а староста и другие мужики деревни обещали помочь с ремонтом. А вот н а месте бани осталось только пепелище.

Вчера объявилась домовая нечисть Радовых. Казимир сильно беспокоился, но на его радость оба были живы, правда изрядно потрёпаны. Где пропадали и чем были заняты не протяжении нескольких дней, домовые объяснить не смогли, так как ничего не помнили. Лукьян сильно сокрушался по дому, но клятвенно пообещал всеми силами помочь хозяевам в восстановлении жилища. А вот Ведогор горевал не на шутку, так он был убит известием, что его любимая банька полностью выгорела.

Эти трое сегодня ночью даже закатили пьянку, поминая утраченную недвижимость скупыми мужскими слезами и недобрым словом всех злых духов преисподней.

Я же сидела с задумчивым видом, наблюдая, как эти трое накидываются с удивительной скоростью. На меня саму накатила какая-то апатия. За эти несколько дней после всех этих происшествий я словно вся выгорела изнутри. Не было никаких эмоций, ни боли, ни грусти, ни тоски, радости тоже не было.

- Если б не наша навьюшка, то быть нам всем троим бездомными, - пьяно кивнул в мою сторону Казимир, - Ведь та тварь и наш дом поджечь пыталась. Эх.

- Да, что уж тут, - поддакнул Лукьян и икнул, - Сегодня – бездомные домовые, а завтра – нежить.

Я нахмурилась и посмотрела на понурого Ведогора, на котором от горя лица не было. Что же теперь он будет делать? Ведь он не домовой, в избе жить не может, у него иной быт и магия. Да и пригреть никто из домовых его тоже не имеет возможности, не могут две сущности в одно доме, такова природа их бытия. Неужели ему суждено пропасть? Или сгинет несчастный, или нежитью обернётся. Какой страшный конец. Что же делать?

- Послушай, Ведогор? – обратилась я к нему, - А как ты смотришь на то, чтобы остаться у нас с Казимиром?

Банник медленно поднял на меня свой непонимающий взгляд. А я поторопилась пояснить:

- Наша банька бесхозная стоит, - намекнула я ему, а затем продолжила, - Правда она изрядно запущена. Я сама баню не топлю, всё больше в избе омываюсь, да у Матрёны иногда. Но ежели у нас свой собственный банник будет, то не грех и баньку подлатать, да вычистить. Глядишь, я там и стирать буду, и травы сушить начну, а зимой меня Казимир обещал научить валенки валять. Говорят, это всё в бане делается, а не в избе.

Банник ошарашено уставился на меня, и я заметила, как в его глазах вновь затеплилась жизнь.

- Радовы ещё не скоро новую баню поставят. А как только возведут, так можешь к своим воротиться, если захочешь. А нет, так тут тебе всегда рады.

Повисла пауза. Лукьян с Казимиром удивленно смотрели на меня помутневшим взглядом, а Ведогор прерывисто всхлипнул и медленно сполз с лавки на пол.