Рэвилт - Память Сказания Новеллы
- Терпится,- спокойно ответил Дворник, в его каштановых глазах мелькнула некая тень таинственности, повергшая лекаря в полное недоумение.
Погода и в правду была пасмурной и хмурой…
Дворник с минуту наслаждался слепым дождиком, а после, накинув капюшон серого потрёпанного плаща, продолжил своё дело.
Дни шли, роботы не отбавлялось…
- Эй Дворник!- охрипшим голосом протянул проповедник, скрючившись на скамье,- И как тебе терпится в такую погоду?
Проповедник, (Уважаемый человек, знаете ли!), укутался в коричнево-чёрную роверанду, вжав лысую седую голову в плечи, являясь нечто средним между мэром и лекарем. По морщинистому лицу бегал холодок, губы слегка посинели, а голубые глаза уподобились стекляшкам. Проповедник вглядывался в добродушное лицо мужичка, пытаясь уловить хоть какие-то оскорбительные мысли в свой адрес.
- Терпится,- спокойно ответил Дворник, в его каштановых глазах мелькнула некая тень таинственности, повергшая проповедника в полное недоумение.
Погода и в правду была студёной…
Дворник с минуту наслаждался не спеша подающим снегом, а после, поправив ушанку, да потрёпанный тулуп, продолжил своё дело.
Дни шли, роботы не отбавлялось…
Но не кому было наслаждаться пением птиц,- умер Дворник…
И крохотный городок, увязал в грязи, ибо не кому было взять в руки метлу да лопату,- зазорное дело, знаете ли!
Но когда ветер, странный ветер, не похожий на всё остальные ветра играет с листьями, говорят,- то душа Дворника…
Конец
Ноябрь 2011
Редингот,- некое подобие камзола.
Роверанда,- некое подобие рясы.
Адэлия
Рассвет лишь только первыми лучами,
Огладит тишь ветвистой кущи,
Как в тот же миг пестреют Небесами,
Все дивы, что пейзажу сущи.
Мир старо-древний, возраста не зная,
Укрытый лёгкой пеленой,
Во Древах, да во вымысле взрастая,
В листве,- багровой сединой.
Безмолвие дыханье обретало,
Переполняя скрытый мир,
Строка ещё о многом не сказала,
Предав воображенью Лир.
Закат лишь только первыми лучами,
Огладит тишь ветвистой кущи…
«В седой фантазии, порою, Родиться песнь твоих историй…»
1
В канун Рождества, в далёкой, и для многих не существующей деревеньке, произошли не обычные, странные, и весьма таинственные события. Конечно, если можно назвать событием то, что память обрела дыхание…
Сама деревня представляла собой пару улиц, пересекающих друг друга в центре, окружённых высокими лесами…
Как только не называли этот лес: и заворожённым, и заколдованным, и даже проклятым, а всё из-за листьев красного, но не слишком яркого или тёмного, цвета, в гармонии с которым на листьях, вырисовывались седые узоры и окантовки, подчас причудливые, а иной раз совсем простенькие.
Люди хорошо знали эти места, но никогда не встречали здесь, ни птиц, ни животных, вообще никого из существ, лишь только лес, прекрасный и очаровывающий. Но ощущение что за ними наблюдают столь непомерной тяжестью ложилось им на плечи, что людей почти моментально одолевал страх. Да ещё какой страх! Такой, что многие люди совсем не помнили как возвращались в свои жилища, а не которых просто находили вблизи от них, потерянных, и не способных толком хоть что-то изложить.
Но там, в глубине леса, жили люди… по крайнем мере, когда-то…
Они возвели свои небольшие древесные дома на обширном просторе, чуть ли не упирающего в подножие синих гор. Иногда могло сложиться впечатление, что простор был бесконечен, менял форму, или даже окраску, а вершины гор, жадно повторяли за ним цветовые изменения. И как этого не видели обитатели ближайших деревень? Может и вправду лес зачарован?
Возможно, в былую эпоху и знали о затерявшихся в красных листьях, но ныне, никто даже не вспомнит о них…
2
- С Рождеством Вас, люди добрые, с Рождеством,- вторил человек облачённой в одеяние священника, с той лишь разницей, что его сутана была бело-красного цвета, не было золотых украшений и вышивок, а голову человека украшали лишь седые, но собранные в хвостик, волосы.- С Рождеством Вас, с Рождеством,- повторял человек снова и снова, но в его голосе, не было праздника, и как бы это ни было прискорбно, никто не обращал на него внимание. Человек стоял посреди не большой площади, укрытой лёгким покрывалом снега, а за его спиной возвышалась не большая потускневшая, почти серая церквушка, с единственным колоколом у самой крыши. Церквушка издала что-то вроде вздоха, тяжелого и скрипучего, переместившись вправо, где и растворилась в пространстве. Может, её тут и не было вовсе? А может всего на всего изменился простор? Или всё вернулось на круги своя? Пожалуй, никто не ответит на эти вопросы, даже сам священник, выкрикивающий поздравительные речи, угасшим голосом.
Проходившие мимо люди пропускали мимо ушей предвестие праздника, не спеша, плетясь по никому не нужным делам, уткнувшись взглядом себе под ноги. Да и что это были за люди!? Они больше походили на полупрозрачные тени, и лишь в их глазах, возможно, теплилась искорка, надежда, или хоть какая-то жизнь. Все как один, и один как все блуждали по деревеньке, не ведая чем бы себя занять. Да и было ли это им нужно? Тем, чьи сердца утратили голоса, они просто блуждали, без всякой на то причины. Даже священник уже не отличался от них, его широко раскрытые глаза полнились пустотой, а голос вовсе уподобился отчаянью и безразличию.
Но здесь, в одном из домов, была последняя, та, что не утратила разум и веру,- Адэлия.
-…
В маленькой комнатушке, освещаемой дрожащими огоньками свеч, на смятой кровати, сидела девушка, обхватив свои колени. Она была закутана в серое одеяло, и повторяло только одно,- Брат, сохрани нашу память. Её длинные вьющиеся тёмно-каштановые волосы, прикрывали мягкие черты лица, а чёрные глаза наполнялись слезами,- Брат…- шептала она,- Сохрани нашу память.
Дрожащее пламя свечей, встрепенулось так, словно в комнату влетел ветер. Девушка бросила кроткий взгляд на силуэт у двери: тёмно-синяя тень, уподобившись пламени свеч, молчаливо заявила о своём присутствии.
