Наталия Касторф - Осторожно – Питер! – Свежераспечатанные тайны
Хотя вы сидели сиднем и никуда не выходили!
Вы его за это сильно не ругайте. Человек выполнял задание Города. Тут все на задании. Он завлекал не вас, а ЧЕЛОВЕКОЕДИНИЦУ. Его миссия завершена, он успешно отчитался перед Городом и, вероятно, уже получил новое задание. Потому и не звонит.
Стоя с вещами на питерском вокзале, не ругайте не встретивших вас зазывал. Не нервничайте и спокойно ждите. Вами займутся. Скорее всего, кусатели. Хуже, если сразу вышибалы…
Кусатели бывают мелкие и крупные, всё зависит от масштаба вашей личности. На них тоже не стоит обижаться. Они тоже на работе, хотя и не подозревают об этом. Их задача всевозможными сюрпризами и пакостями напоминать, что вы в гостях, и что недалёк тот день, когда надо будет убираться восвояси.
Но если вы Городу сильно понравитесь, он вас лишь немного покусает. Хорошо, когда Город просто покусывает. Это значит, что вы ему понравились, и он приглашает вас остаться подольше. Если сразу не проглотил, спокойно оставайтесь.
До тех пор пока не прозвучит Сигнал.
Сколько обиженных, униженных и оскорбленных, сколько претензий к Петербургу, и каких только обзывательств он не слышит в свой адрес: болотный город, чумазый, неумытый… За что? Воды вокруг достаточно, но при чём же тут вода?
Кто этому не верит – его дело. Некоторые отказываются верить даже в то, что видят собственными глазами. Например, многие до сих пор так и не заметили, что в Эрмитаже притаилась огромная свинья, хотя неоднократно проходили мимо того места, где она сидит, и даже подолгу простаивали там, причмокивая и приговаривая:
– Шедевр!
Всемирно известный художник Рембрандт, так же как и Леонардо, любил в своих картинах загадки прятать. Некоторые символы не разгаданы до сих пор…
В эрмитажном зале Рембрандта несколько картин с секретами.
Вот "Портрет старика-воина". Говорят, что старичок на портрете – отец художника.
Совсем другой отец, евангельский, изображён на картине "Возвращение блудного сына". Горестный, потерявший от слёз зрение старец обнимает вернувшегося бродягу.
Сын-бродяга перед возвращением домой работал свинопасом. Он даже питался вместе со свиньями, ел из одного с ними корыта. Вот и решил Рембрандт выставить его свиньёй, это же очевидно.
Правда, он об этом никому не сообщил, предоставил публике догадываться самой. Он хотел сделать всем сюрприз.
Отойдя от картины на приличное расстояние, можно и впрямь принять блудного сына за борова. Стоит только повнимательнее приглядеться к его спине. На спине бродяги-сына висят, одна над другой, две крошечные котомки телесного цвета. Что в них можно положить? Зачем бродяге такая невместительная тара? И чем не рыло с пятачком? Того же цвета и вся спина, убогая, истлевшая рубаха.
Ступни ног, и те поросячьего оттенка, а по идее должны быть чёрными. Если обходить полсвета в башмаках без задника, ноги неизбежно почернеют.
Все эти светлые детали сливаются в одно пятно, окружённое коричнево-бордовым мраком… Боров – ни дать, ни взять…
О влиянии на Город подземных сил догадывался не только Юрик.
Многие энтузиасты, пытавшиеся нахрапом завоевать Северную Столицу, уезжали несолоно хлебавши. Их капитал, бывший до приезда в Город пухлым, здесь худел и таял на глазах. Затем появлялись долги и болезни.
Многие сетовали на климат, но более догадливые люди строили теории о подземном влиянии.
А что такого в местном климате? Город прекрасен в любую погоду. Нева и море несут влагу и свежесть, а ветры продувают насквозь, так что лишняя влага быстро улетучивается.
Чем на климат сетовать, лучше график пребывания в Городе продумать. Город-Музей не для карьеры и уж точно не для спанья. Вы когда-нибудь пробовали прийти в музей с раскладушкой? Ну и как, впустили?
Задним умом, конечно, все сильны, а всего лишь двадцать лет назад даже Интернета не было, и судьбы питерских бедолаг можно было сравнивать только сидя в библиотеках.
Существовала и чисто транспортная причина. В 19-м веке птица-тройка неделю тащилась из Петербурга в Москву. Не говоря уже об одинокой лошадёнке. Какие уж там наезды!
Все, кто уже пробовал обосноваться в Питере навсегда, прекрасно помнят, как всё начиналось, чем кончилось, а главное – как долго продолжалось.
У каждого своя бухгалтерия, свои расчёты с Городом.
Писательская масса отдельный случай. Срок жизни на земле литературных гениев давно определён четырьмя десятками.
Петербург их приглашает на шесть лет, не больше. Дальше, если не хотят жениться – вон!
Творческий процесс отвлекает от женитьбы, от официального слияния с аборигенами и аборигенками. А жаль.
Глава 5.
"В столицу!" Скромный и положительный мальчик Федя Достоевский с обычной человеческой логикой дружил. Он собирался получить хорошее образование, и не где-нибудь за границей, хотя на это тоже деньги были, а на родине, в столице, как всякий патриот. Будучи реалистом, он не искал легких путей. Федя прекрасно представлял себе, на что шёл.
Вернее, думал, что представляет. Он мечтал стать инженером, мечтал обзавестись семьей, мечтал достойно её содержать, а в конце жизни достойно встретить старость.
Федя чувствовал в себе большой потенциал. Кому-нибудь менее предприимчивому и хваткому – да что там скромничать! – кому-нибудь менее сообразительному и способному к наукам, может быть, так и не удастся ничего достичь. Некоторым в больших городах вообще нечего делать. Априори. Слабым людям лучше вообще не соваться ни в какие столицы. Сильным же, наоборот, место только в столицах – а где ж ещё? Всё это верно, но не для всех столиц. Столица-Дверь живёт по дверным законам, и все они у неё негласные. Понятия "сильный-слабый" она не признаёт.
Для неё в определённом смысле все равны. Да и незнание законов не освобождает от ответственности. Но закон должен где-то лежать, в него надо иметь возможность время от времени заглядывать. А что делать, когда закон существует, но нигде не записан? Где достать экземплярчик, когда его нет?
Покинув отчий дом свежим майским утром, Федя любовался пейзажами родной Московии.
Дабы скоротать время в пути, он сочинял рассказы о Венеции. По чужим словам, да и по книгам, он уже знал, что в Санкт-Петербурге мостов не меньше, чем в этом дивном итальянском городе. Он слышал также, что в Питере сыро и промозгло, но это его не пугало. Тяга в столицу была так велика, что даже болезни не казались таким уж препятствием. Феде было невдомёк, что тяга эта родилась не у него внутри. Его затягивало Сквозняком. И чем ближе он подъезжал к Большой Двери, тем неумолимее его затягивало…
Федя знал, что на чужбине надо бы поаккуратнее с деньгами. Нет, он не Чичиков, и трясти копейками не собирался. Тем более что "Мёртвые души" будут написаны четырьмя годами позже. Но что надо бы поосторожнее, знал отлично, ибо теория общеизвестная. Однако в Питере общеизвестные теории без надобности. Город никогда не жил чужим умом. Он всегда жил по законам Двери, и никакие правила, придуманные людьми, ему не указ.
