Елена Хаецкая - Гуляки старых времен
– Ну что ж, можно считать, что первый день ревизии прошел успешно. Я доволен. Богатый торф. Возможно, залежи железной руды.
Зимородок задумчиво глядел в огонь, а мысли так и скакали в его голове, иные ощутимо бились о крышку черепа. По-своему Эреншельд был достоин уважения: он явно обладал бесстрашием и в точности знал, что именно ему требуется. Сбить такого человека с пути будет труднее, чем представлялось вначале.
Перед тем, как улечься спать на лапнике, который настелил заботливый Зимородок, барон объявил, что решительно всем доволен, и выдал своему консультанту три гульдена.
Ночью было холодно; продрог даже Зимородок, хоть и просидел у костра в тяжких раздумьях. Что до Эреншельда, то утром он имел измятый вид и, едва открыл глаза, как принялся отчаянно чихать и кашлять.
– Да вы простужены, барон! – воскликнул Зимородок. По правде сказать, следопыта глодала совесть: вчера Эреншельд так уважительно отнесся к познаниям специалиста в области, неведомой ему самому, что заслуживал лучшего, нежели хождение кругами по одному и тому же болоту в поисках какой-нибудь нечисти, способной запугать горожанина.
– Пустяки, – сипло объявил барон. – Я готов выступить немедленно.
– Ни в коем случае, – сказал Зимородок. – Как ваш консультант я настаиваю на возвращении в «Кит». Вы нуждаетесь в хорошем уходе.
Слабенький ход – но сделать его стоило.
– А я как ваш наниматель приказываю продолжать, – возразил Эреншельд свистящим шепотом и сорвался в кашель. Он поспешно рванул к себе нессесер и выхватил оттуда целую пачку платков.
– По крайней мере, позвольте напоить вас горячим перед тем, как мы пустимся в путь, – сдался Зимородок.
Эреншельд кивнул, уткнув лицо в платки.
Зимородок собирал ветки, чтобы согреть воды, и тут ему повезло: на склоне кочки он обнаружил гриб. То был последний отпрыск некогда славного и многочисленного рода хмельных грибов нынешнего года. Как и полагается младшим сыновьям разорившихся фамилий, он нес на себе все признаки вырождения, но отличался стойкостью и гордым нравом. Ножка его была длинна и тонка, шляпку объели улитки – да она и без того выросла кривобокой. Иней, покрывший шляпку ночью, растаял, и по грибу стекала кристальная вода. Зимородок лизнул – сладкий винный вкус мгновенно согрел язык и небо. Гриб был сорван и подложен в чай.
Барон проглотил питье, заметив при этом, что совершенно согрелся и взбодрился и готов идти дальше. Глаза у него заблестели и сделались как будто менее плоскими. Теперь он замечал вокруг разные разности, а не только акры пригодного для разработки торфа. Он даже остановился, когда мимо по воздуху медленно проплыла паутина с сидящей в центре эльсе-аллой. Обернутое сверкающей нитью тельце красиво изгибалось, на маленьком личике играла веселая улыбка. Десятки белых косичек, уложенных на голове самыми причудливыми петлями, переливались на солнце. Эльсе-алла ловко управляла полетом, вытягивая то одну, то другую нить, и, озорничая, сделала круг над головой барона, после чего улетела, подхваченная попутным ветром.
– Кто это? – спросил Эреншельд.
Зимородок сделал удивленное лицо:
– О ком вы, барон? Здесь никого нет, кроме нас с вами.
– Странно, – пробурчал Эреншельд, с подозрением поглядывая на Зимородка.
К вечеру, едва только между кочками начали появляться подушечки тумана, барону стало совсем худо. При этом барон, казалось, не вполне понимал, что это с ним такое происходит. От жара, волнами ходившего в теле, окружающий мир воспринимался им совершенно в новом свете. По деревьям пробегали разноцветные блики, время от времени в поле зрения попадал какой-нибудь яркий лист с резными краями. Он производил на барона особенно сильное впечатление и долго потом не покидал его мыслей. Лес был полон красок и звуков. Красота внезапно напала на Эреншельда со всех сторон, изумила его и окончательно лишила сил.
Зимородок водил его по болоту, стараясь не забредать в чащобу, где жесткие ветки сгрызли бы барона до костей, а сам все думал: где бы им остановиться на ночлег. Безумием было спать под открытым небом сейчас, осенью. Эреншельд поражал следопыта все больше и больше: не жаловался, ни в чем не обвинял, не давал советов. В конце дня опять вручил три гульдена.
– Скажите, – обратился барон к Зимородку, пока тот укладывал деньги в кошель, – много ли в здешних лесах браконьеров и опасны ли они?
– Как и везде, – уклончиво отозвался тот.
– Я к тому, что вон там, кажется, какие-то огни, – пояснил барон.
Зимородок вскинул голову, охваченный сильным мгновенным предчувствием. Впереди действительно горел огонек. Но это было не пламя костра – горело слишком ровно.
– Окно, – пробормотал Зимородок. – Там какой-то дом.
Он стоял, расставив длинные ноги в замшевых сапогах со шнуровкой, – лихой следопыт, знаток непроходимых болот, – и недоуменно оглядывался по сторонам. Нет, не мог он сбиться с дороги настолько, чтобы вывести нового барона к потаенному охотничьему домику – логову Старых Пьяниц. Это, братцы мои, совсем в другой стороне.
И однако же домик между деревьями стоял, окошко в нем светилось – и вдобавок ветер донес ни с чем не сравнимый дух печного дыма.
– Иллюзии так не пахнут, – сказал Зимородок сам себе.
Барон был болен и даже не догадывался, насколько серьезно. Даже если в избушке засели злые браконьеры, лучше уж сдаться на их милость, чем провести вторую ночь на холодной земле. И Зимородок, приняв такое решение, зашагал прямо на огонек.
Избушка словно обрадовалась приближению неожиданных гостей и почти сразу проступила между стволами. Можно было подумать, что она двинулась навстречу путникам, желая поскорее распахнуть перед ними двери.
Зимородок остановился. Домик был теперь очень хорошо виден. Отродясь не имелось в здешних краях такого домика. И тем не менее он стоят – и именно тут – и, более того, выглядел очень старым, на треть вросшим в землю. Большие бревна, из которых он был сложен, почернели; крупные щели между ними недавно заткнуты белыми космами свежего мха. Мох свисал повсюду длинными прядями; иные были заплетены в косицы и украшены бантом из травы, другие разлохмачены, а по одному важно разгуливала маленькая длинноклювая птичка.
Из окошка изливался гостеприимный желтый свет, а за низенькой дверью угадывались тепло и запах печи и овчины. Устоять перед таким искушением Зимородок, естественно, не смог. Он постучал и вошел, а барон Эреншельд, не раздумывая, двинулся вслед за ним – и оба замерли на границе темных длинных сеней и большой комнаты, перегороженной в двух местах низкими черными балками.
В комнате жарко пылала печь, возле которой имелась целая поленница дров, предназначенных на убой. Смолистые поленья точили липкие слезы, а огонь клацал с веселой кровожадностью и все шире разевал свою оранжевую пасть. На большом столе стоял огромный, чуть меньше бочонка, чайник, покрытый толстым жирным слоем копоти. Его носик горделиво изгибался, как лебединая шея с разинутым клювом, а ручка была, для удобства, обмотана лоскутом ткани, тоже в пятнах сажи.
