Наталия Ипатова - Лживая джинни
Потом он осознает, что она невысокого роста, и что на ней шапочка с помпоном, а из-под шапочки завиток на лбу трепещет – цвета солнца. И от яркой витрины она отворачивается так независимо и гордо, будто и не смотрела туда только что из холода и тьмы.
– Ты – Люций Шиповник.
– Откуда тебе знать?
Высокомерное, где-то даже презрительное выражение мелькает на ангельском лице, и, свидетели Высшие Силы, оно ей идет.
– Когда-то я сотворила заклятие поиска на твое имя, – говорит девушка. – Теперь волей или неволей тебя будет сводить с каждым, кто держит его в уме.
– Не могу сказать, что это удобно, – парирует Люций.
– Да уж, банк не ограбишь, – смеется та.
– Я тоже знаю, кто ты. Ты Кароль, Альбин мне рассказывал.
Вместе они делают шаг по тротуару, так, чтобы не попадаться под ноги спешащим пешеходам, и вслед за очарованием приходит острая и сильная боль. Альбин-то, оказывается, рассказал не все. Хитрая тень словно напополам разрезала Кароль, оставив на свету сказочной красоты лицо, высокую шею и точеные плечи, и укрыв от первого взгляда ее тяжелый, будто чужой низ, неповоротливые бедра, искривленные в лодыжках ноги… Все, что стало видно в движении. Далеко с нею не уйдешь, да и встречные оглядываются на странную пару. Быть может, где-то есть такое волшебство, чтобы разобрать ее, а потом собрать обратно: правильно?
А может быть, все уже правильно? Потому что мне, Люцию, оказывается, нет никакого дела до встречных. Меня научили этому, когда воспитали аристократом. Нам нет дела до тех, до кого нам нет дела. Как может быть неправильной луна?
– А снять заклятие, – намекает Люций, – за ненадобностью?
– Подрасту, – ехидно говорит гномка, – подучусь, узнаю – как. Тогда обращайся.
Кароль учится в Магик-колледже на закрытом и привилегированном отделении Боевой магии. Умотаться, как круто, причем от собственного ее волеизъявления ничего не зависело. После того, как в минувшую Полынь ее природная магия засветилась, соответствующие государственные службы взяли двенадцатилетнюю гномку на карандаш. Все было сделано вежливо, ни у кого не осталось претензий. В любом случае это было интереснее, чем гранить камушки.
– И много вас там таких?
– Эта информация не разглашается, – отвечает она с шутливым чванством, потом смягчается. – У нас индивидуальное обучение. Я почти не вижу других, и не знаю, на что они способны. Такова политика школы.
– Сурово.
Она пожимает плечами. Независимая особа.
– Все не так страшно. Это в любом случае не тюрьма. Все дисциплины, в основном, психотерапевтические. Это же отделение Экстраординарной магии, они не могут научить меня, как мне исполнять мое волшебство! – она смеется. – Но они могут научить меня держать его в узде и доводить по моему желанию до пиковых мощностей. Жить с ним. Зарабатывать им. Быть специалистом.
– Ну а все остальное?
– Внутри своего дара можно найти все, – со спокойной убежденностью говорит Кароль. – А остального не так уж много нужно. И давай так. Тут никто не бессмертный мудрый эльф.
Я понял, да. В игру «кто кому больше не нужен» ты выигрывала с детства. И сейчас не проиграешь. Потому что сейчас ничем не отличается от всегда.
– Согласен. И никто ни на ком не ездит, идет?
– О. Ладно, попробуем.
Идут рядом, мысли медленно ворочаются в голове в поисках темы, интересной обоим. Вот в чем не помощник эльфийское домашнее образование, будь оно сколько угодно высшее.
– А почему они не могут научить тебя магии? Разве преподаватели у вас не маги?
– Маги, конечно. Но вот смотри: какой магии можно научить? Той, что включается словами, так? То есть научить словам. Правилам. Хорошо – для стандартных заклинаний домоводства, ну или лечебных. Сиди весь день, вырабатывай норму: двадцать заклятий для починки горшков, пятнадцать – от спустившихся петель, восемь – для переноски тяжестей. Есть еще профессиональная магия. Ее уже преподают специалисты, но туда идет спецнабор по квотам от диаспор и профсоюзов. Есть аналитический факультет – так называемая Общая магия: теория, практика и философия предмета. Я слышала, там даже магические способности иметь необязательно, но туда такой коооонкурс! – она закатывает глаза.
– А в боевые маги конкурса, стало быть, нет?
– В боевые маги открытого набора нет. К тебе приходят и говорят – ты, мол, годишься. Я и сама знала, – взгляд Кароль становится задумчивым и упирается в стену, – что гожусь. Всегда знала.
– А родители не были против?
– Да нет. Это значило, что я состоялась. Хотя, конечно, им было бы спокойнее, если бы я гранила камушки. В этом они понимают и могут советовать. Для родителей это важно.
Люций не может вспомнить, чтобы ему кто-то что-то советовал. Может быть, от Альбина Мяты ему нужен именно совет – и все равно, в чем? Эльф ни о ком не скажет, что тот, мол, «старше» или «моложе». Эльф, по правде говоря, даже не поймет, о чем речь. Мы, соображает Люций, оперируем превосходными степенями, как, например, «Старейший» или «Младший», и то только для определения места в иерархии внутри Дома, но сравнительных возрастных степеней у нас уже нет. И при этом мы гордимся своим понятийным богатством. Ну не ирония ли?
И кстати, в отношении этой Кароль – сколько ей биологически? тринадцать или пятнадцать? – я не скажу: «слишком молода», и удивлюсь, если она сочтет меня «слишком старым».
– А твоя магия включается как-то иначе?
– Любая экстраординарная магия, – серьезно отвечает Кароль, – включается чувством. А твое чувство – оно только твое. Никто не испытает его в точности.
– Но погоди, – протестует Люций, – есть ведь техники, помогающие разделить чувство или включить, как ты выражаешься, то, которое нужно. Первая из них – художественное слово…
– Нет. Есть только общие слова. А что под ними подразумевается – то самое, в груди вскипающее! – оно свое. Любое твое чувство так же одиноко, как твоя смерть – ты в нем один, и по-другому не будет. Художественное же слово это только способ себя обмануть. Временно.
– И на каком же чувстве ты стоишь? Или это неправильный вопрос? Но раз я даже теоретически не могу разделить чувство, значит, я не способен магию попятить?
– Абсолютно. Моя сила, – она безмятежно улыбается, – держится на том, что весь этот мир против меня гроша ломаного не стоит. Мир может не соглашаться, но сути дела это не меняет. Права голоса у него нет.
– Да вы просто страшное существо, мэм, – иронизирует Люций. – Я даже не осмеливаюсь спросить, едите ли вы мороженое.
– А где же гневная тирада о низости моего морального облика?
– В терминах оговоренной системы ценностей и сам я, и мои гипотетические тирады имеют пренебрежимо малую стоимость. Зачем же энтропию множить? Так как насчет мороженого? На фоне того, что все фигня, кроме магии, да и магия, если подумать…
