Ирина Крупеникова - Рожденные смертью
Тур, а ты почему около Ворона сидишь? Его же не очень серьезно ранили… А, все равно не ответит.
Странно, что это у него вокруг ладоней? Не перчатки, вроде. На солнечное марево похоже. А ну-ка я поближе… Ай!
Полутемная больничная палата. Обшарпанные стены. Под потолком тусклая лампочка без абажура. За окном белые громады сугробов и узкая полоска светлеющего неба. Три койки. На одной неподвижно лежит человек. Веки опущены. Под глазами черные круги. Серое, будто неживое, лицо. Рядом на табурете другой — как две капли воды похожий на больного. Сидит и, не отрываясь, смотрит на лежащего, а ладони автоматически скользят по исхудавшему телу, там, где устало вздрагивает сердце.
— Вы опять не спали, юноша? — седовласый врач встает возле койки. — Разве можно так изводить себя.
— Никто не запретит мне быть рядом с братом.
Глухой голос, волевой взгляд.
— Да кто ж вам будет запрещать, — врач присаживается напротив. Но вы должны понять, мы сделали все, что в наших силах.
— Ему лучше.
Пожилой мужчина в белом халате недоверчиво оборачивается на больного. Берет его кисть. Долго отсчитывает пульс.
— Пожалуй, вы правы. Да, уже лучше… Но я говорил вам и говорю опять, чтобы вы не питали пустых надежд. Даже если ваш брат останется в живых, а дело, похоже, все-таки идет к тому, он навсегда будет прикованным к постели. Современная медицина тут беспомощна, и ни один мануалист не возьмется за его позвоночник.
— Он выйдет отсюда на своих ногах.
Властный, не терпящий возражений голос. Врач непроизвольно поеживается.
— Это невозможно. И не пытайтесь что-либо делать самостоятельно. Чтобы работать со столь хрупким органом, нужны не просто специальные знания, а… — Так дайте мне эти знания.
Старенький доктор растерянно водит глазами по стенам. Но воля сидящего перед ним подчиняет, берет в тиски и заставляет перевести взгляд на молодое осунувшееся лицо, где живут сейчас совсем не юные очи могучего человека.
— Вы… я… — врач лихорадочно подбирает слова, — поймите, я обычный районный травматолог. Вы посмотрите на нашу больницу! С каждым годом оснащение хуже и хуже! Найдите деньги, отвезите брата в областной центр.
— Вы сказали, медицина бессильна. Значит, я сам поставлю его на ноги. Объясните мне детально, что у него разбито и как теоретически это исправить.
Травматолог долго рассматривает оживающего пациента, затем его здоровую копию перед собой.
— Я принесу вам парочку книг. Но… А ведь ему действительно стало лучше. Вы отдохните пока. Отдохните…… Неутомимые воробьи снуют по карнизам покосившегося двухэтажного здания с обломком таблички над дверями «…инская районная…ца». Свежая листва в старом сквере. Скамейка. Молодой человек в больничном халате поверх новенького физкультурного костюма вертит в руке палку, тщательно инкрустированную изощренными узорами. Венчает ее искусно вырезанная птица с раскинутыми крыльями.
— Феникс?
— Первая твоя догадка была верной, — оборачивается другой, с таким же лицом, в точно таком же костюме, но без халата. В курчавой, недавно отпущенной бородке прячется улыбка.
— Ага, значит — ворон. Я встаю?
— Валяй.
Недавний больной начинает подниматься. Осторожно, будто пробует землю под ногами. Брат не двигается. Лишь слегка напрягся, как перед прыжком.
— Доброе утро, доктор!
Пожилой врач недоуменно останавливается и цокает языком.
— Не видел бы своими глазами, ни за что бы не поверил. Вы прямо-таки чародей, Всеволод.
— Мы оба стремились к одной цели. И победили.
— Да-да. Именно победили! Всем смертям на зло. Вы прирожденный медик, молодой человек.
— Он целитель, — смеется пациент с палкой.
— Я буду врачом.
«Лис! Лис, да проснись же, наконец!» — А?
«Лис, я такое видела! Такое! Тур сидел около Ворона. У него над руками плавало что-то. Я тронула и как ахнулась в его память!» Лис отшвырнул одеяло и вскочил.
— Ки, ты видела его память? Что ты видела?
«Тура молоденьким видела, старого врача и Ворона после какой-то травмы».
— Ах, это, — Лис сел на кровать и потер пальцами виски. От резкого подъема в глазах бегали забавные искорки.
«Ах, это! — передразнила Кикимора. — Для меня и «это» новость. А ты чего ожидал?» — Что-нибудь из забытого времени. Историю о том, почему Тур стал хирургом, я давно сам собрал по частичкам. Целиком они вообще ничего не рассказывают.
«И в чем заключается целая история? Мне интересно!» — Обычный эпизод из жизни, — Лис пожал плечами. — После армии, когда они работали на стройке, Ворон навернулся со стропил и чуть не сломал себе шею. Тур его выходил. Потом оба приехали сюда, в Тверь. Тур поступил в медакадемию, Ворон — в университет. Позднее нашли каждый свою «нишу» в этом сумасшедшем мире, завели полезные связи. И пошло дело. Видала, какой себе терем отгрохали? Ежу понятно, что не на государственную зарплату.
«И всё?»
— Всё.
«Ничего себе «целая история»! Да у меня тьма вопросов теперь! И, кстати, Лис, тебя не удивило, что я вошла в память твоего брата?» — Удивило, конечно, — парень потряс головой, прогоняя остатки «искорок», — но это отдельный разговор.
«Слушай, ты, умник. Кончай меня за нос водить! Кто вы такие? Я к вам, что ли, в заложные попала?» — Ки, ну ты даешь, — Лис с опаской огляделся: нет ли поблизости тяжелых предметов, которые бы могли угодить в поле действия рассерженной Кикиморы. Дважды за сутки получать по голове ему совсем не хотелось. — Ки, поверь, ты — не заложная. Ты сильный информационный сгусток. Самостоятельная личность.
«Я спрашиваю, кто вы такие? Я видела, как Ворон давил взглядом на психа с пистолетом и вынудил его сделать глупость. Я видела, как Тур только ладонь приложил к ране, и от вывороченной наизнанку кожи с мясом осталась красненькая царапина. Это, по-твоему, «ничего особенного»? А то, что ты со мной разговариваешь, тоже не особенно?» — Ки, пожалуйста, не кидайся книгами, договорились?
«Я ща тебе весь шкаф сверну, если немедленно не объяснишь, где я оказалась!» И шкаф подозрительно заскрипел.
— Ки, я не отрицаю всего, тобой сказанного, — заторопился Лис, не сводя глаз с шифоньера и невольно просчитывая траекторию его падения. — Но Ворон не всегда контролирует свой уникальный взгляд. А руки Тура исцеляют далеко не всех. Вот если бы они сохранили связь с прежней жизнью! Они бы такое могли творить! Но оба не хотят помнить ту жизнь.
«Групповая амнезия?»
Кикимора сменила гнев на любопытство, и мебель осталась на местах.
— Нет. Скажешь тоже! Они сознательно отсекли от себя прошлое. Совершили переход и заставили себя забыть.
