Дмитрий Гаврилов - Меч не знает головы кузнеца
Впрочем, и она в следующую ночь выпила не в меру напитков. И когда я попытался с ней поговорить, она от меня просто убежала. Я лёг в шатёр и стал слушать лес.
Вскоре Марианна вернулась к костру, ещё более хмельная. Мёды, приготовленные загодя, выпили в первую же ночь, но это был чистый напиток. Кто и что наливал ей в кубок?
Она сказала, как ей хорошо сейчас, но почему-то очень холодно. Я никогда не поверю, что мёд вызывает озноб. Наконец, она спросила у оставшихся при костре, где это Ридар. Но они были тоже пьяны. Ты слушай, Старик! И молчи! Это весьма поучительная история, а меня, когда я сам напьюсь, пробивает на душещипательные разговоры.
Я взял топор и двинулся в лес. Я повалил высокое живое, красивое дерево — простите меня, боги — и приволок его к костру.
Когда я вернулся, она сидела на прежнем месте, укутавшись в одеяла. Я попросил её перейти в шатёр к матери, но Марианна возразила, что там холодно, а здесь её греет огонь. Потом она легла прямо у костра.
Как одержимый, я расправился с сосной. Пламенело страшно. Футов пять, а то и шесть в длину — полыхающие угли.
Она лежала, чуть приоткрыв глаза, и смотрела на небо, куда возносились искры. А я сидел всю ночь у её изголовья, изредка поворачивая поленья и поливая угли, норовившие то и дело добраться до неё. Тогда я укрыл её плащом, а утром оказалось, что он прожжён в нескольких местах случайными искрами, что не может не случиться у костра…
Мы уже стали сниматься, когда в лагерь пришёл один наш общий знакомый. Старик, он нес в руках рог с мёдами. Ты, конечно же, знаешь эту замечательную историю, и слышал об Одине, который похитил мёд поэзии у великанов — этим он украл у них Удачу.
Это был чужой рог, Старик! И это были чужие мёды!
Одно дело, когда рог принимается из рук хозяина, и ты пьёшь с ним на равных. Но сакральный напиток был у кого-то унесен, украден, а может это позволили сделать намеренно. И выпитое тогда может сравниться по действию разве лишь с драконьим ядом.
Прежде чем я успел что-либо сделать, рог пошел по кругу сидящих у костра. Из рога испили все, кроме меня, когда я добежал — было уже поздно. Пили все, великие боги! И первой — Она, моя Марианна, принимая отравленную заклятием брагу из этого сосуда. Да, рог был, несомненно, защищён от непрошеного человека. На нём не было надписей, но серебряные змеи оплетали его сверху донизу…
— … Приходи к нам завтра, — сказала её мать, помня о моих словах.
И снова лунный день, а мне везёт разве что в среду, — сбивчиво продолжал свой рассказ Ридар. — Но я не мог больше медлить.
Марианна была не в настроении. Она была просто подавлена, и первый раз, по словам матери, улыбнулась, только завидев меня. За разговорами — доброе вино, вкусная пища — мы кое-как привели её в чувство. Она отошла, стала неожиданно приветливой, и я подумал, что надо скорее делать ей предложение.
Играет музыка, эти восхитительные виолы.
Вот сейчас, уже сейчас…
Вдруг среди танцующих появляется высокий светловолосый, бледный парень. Я видел его несколько раз, но никогда бы не подумал, что это мог оказаться сам Орм. Он делает знак Марианне. Они отходят в сторону и обмениваются парой фраз. Я срываюсь с места и уже иду к ним. Но разговор завершён, Орм исчезает, а Марианна возвращается к нам. Затем, сказавшись больной, она поднимается к себе и пропадает навсегда…
Три дня я пытаюсь встретиться с ней. Она назначает время и место, но не приходит. В пятницу утром у меня идёт горлом и носом кровь, хотя я не слабого десятка.
Я беру злосчастное кольцо и мчусь к ней, загнав коней. На пороге у её дома одна из роз ломается, и в руке уже чётное число. Но я не внимаю предостережениям богов.
Наконец, меня принимает её матушка. Она в крайнем недоумении, как, неужели я ещё ничего не знаю? И она сообщает мне новость. И белый свет меркнет в глазах. Я ухожу, оставив кольцо новобрачной. Я бреду, не разбирая пути, через спящую долину, а с того её конца мне весело подмигивает огонёк. Это горит мой дом, а в нем все дурацкие вирши.
Да, как смешно! Утром следующего же после явления Орма дня, они тайно обручились. А сегодня у них свадьба, настоящая свадьба, Старик. И он уже обвивает её кольцами, как тот злодейский рог.
Теперь самое страшное. Я привык доводить дела до конца, Старик — меня несёт, но ты потерпи, ведь сейчас самое интересное!
Я решил, что всё-таки встречусь с Марианной в последний раз, до того, как она выйдет замуж. А вдруг, всё-таки, случится чудо… Но плоды любых дел отныне будут зреть долго, и не один год, как я понял.
Мне, конечно же, не хотелось незваным викингом прийти к ней на свадьбу, там бы я просто не ручался за себя.
…В горнице никого не было, кроме неё и матери. Та предупредительно вышла, едва я приблизился. Потом я опустился у ног Марианны на колено и сказал всё, что себе сочинил, глядя в мутные, безжизненные глаза змеи.
Старик! Это была совершенно иная женщина. Она была одета не так. И не так причёсана. И в глазах её не было ничего от той любимой и родной женщины, которой я слагал баллады. Ничего от той поразительной женщины, о которой мечтал, во имя которой я перевернул бы мир…
Это была нежить, передо мной сидела нелюдь! И впервые за всю свою жизнь я по-настоящему испугался. Это была подмена, великие боги!
Она сказала мне, что очень жаль, мол, так получилось. И что ей надо было давно признаться: «Я использовала тебя, Ридар, когда Орм был холоден и не прилетал ко мне. Но теперь он мой и только мой!»
Наконец, её уста произнесли, что никаких, совершенно никаких чувств она ко мне не питает, и надеется на крепкую дружбу впредь. Потом Марианна, словно оправдываясь, заговорила о достоинствах Орма.
Я прервал её и молвил, что дружба и любовь — разные вещи. Я сказал, что приду к ней на помощь, когда она меня позовет, я сказал, Старик, что когда этот Орм, будущий муж, не сумеет помочь ей, я приду, а пока…
Она остановила меня в дверях. Она удивилась: неужели мы больше никогда не сядем в большой зале у камина, и я не поднесу ей кубок вина. «Мне так не хватает наших вечерних посиделок», — вздохнуло то, что было некогда Марианной.
Увы, родная, но дружба не состоит в приятной выпивке и развлечениях. Потом я добавил к сказанному, чтобы она никогда не пила впредь из чужих кубков чужих напитков. Марианна отвернулась.
Я продолжил, что мне не в чём её винить, что она чиста передо мной, и что я мечтал бы всю оставшуюся жизнь о такой Женщине. Нет! Не той, какой она теперь стала, а какой была.
То, что прежде называлось Марианной, протянуло мне кольцо. Оно сказало, что я, мол, оскорбляю чужую невесту этим свадебным подарком.
