Виктор Ночкин - Власть оружия
— Ну, гляди… А то знаю я тебя, ты чуть что — бить. Поимей в виду, если зашибешь вора при поимке, отправлю навечно наверх, в карательную колонну, — тут Самоха заговорил жестче, такой суровый тон не вязался с добродушным видом толстяка. — В самый головной дозор велю тебя ставить, чтобы там ума прибавили. Не шучу, заметь!
Птаха погрустнел, но все так же уверенно пообещал:
— Возьму теплым.
— Да-да, — вставил Харитон, — тут надо без промашки. Постарайся, Востряк.
Самоха обернулся к Игнашу:
— А ты, Ржавый, что скажешь? Прав Птаха, или как?
— Так вроде все сходится, — Мажуга развел руками. При этом краем глаза заметил, что дознаватель внимательно глядит на него. — Ежели захватит Птаха грабителей, ежели выколотит из них все… ну, насчет того, где покражу прячут, кто навел, да кто краденое у них покупает, ну и все такое прочее — тогда я без надобности. Мне чужого не надо, ты ж знаешь! Ну а я и мешать не буду, даже не сунусь, потому что…
При этих словах Птаха перевел дух, Мажуга это для себя отметил, и закончил:
— Потому что дела тут ваши, цеховые, тайные, мне и знать всего не полагается. Чем меньше буду знать, тем меньше у вас ко мне вопросов лишних. Пойду теперь в город, погляжу, как Харьков изменился, ну а после загляну, узнаю, чем обернулось. Если нет во мне нужды, так что ж, тогда восвояси стану собираться. Скажи, Птаха, как мыслишь, сколько ждать придется? Ну, покуда покрадчики возвернутся?
— А к вечеру в засаду стану. Раньше их не жди! — Востряк заговорил весело, уверенно. У него от души отлегло, когда понял, что Ржавый соваться не собирается. — Пока у нас работа, кто-то может и в схрон наведаться, воры лезть побоятся. Ну а как наши цеховые смену закончат, тогда здесь все стихнет, тут-то они и объявятся.
— А, ну, стало быть, времени у меня полно. Нынче ж утро? Никак не привыкну к городским порядкам, вечно лампочки светят, солнца не видать. Так я в город?
— Да-да, ступай, ступай, Игнаш, я распоряжусь, чтоб тебя пропускали в Управу, когда снова зайдешь, — рассеянно кивнул Самоха. — Скажу охране.
Игнаш поднялся наверх с пушкарями. По дороге Востряк толковал, что не будет никого лишнего к делу привлекать, потому что вопрос тут секретный, тайный. Обещал, что управится сам, да вот еще толстого парня возьмет, который вход в склады стережет. Ржавого проводили к выходу из Управы, Самоха велел караульным, чтобы Мажугу запомнили и впредь допускали без задержек. Харитон вышел из здания вместе с Игнашом — сказал, что в город идет по делам. Они прошли немного вместе по улице, оба помалкивали. Вдоль улицы дул ветерок, нес невесомую пыль, а вокруг шумел город — сновали харьковчане, торговались в лавках, обменивались приветствиями, болтали, из ярко освещенных окон кнайпы доносились визгливые звуки скрипки. Здесь, неподалеку от Управы, чаше попадались пушкари в черных безрукавках. Мажуга то и дело замечал, что на него поглядывают встречные — красная куртка, выцветшая кепка и рыжая шевелюра выделялись ярким пятном на серой улице, сразу привлекали внимание.
Потом Харитон свернул к спуску — у него были какие-то заботы уровнем ниже, так объяснил. С тем и распрощались.
Мажуга прошел по улице чуть дальше и тоже свернул вниз — захотелось побродить по знакомым местам. Он испытывал странное чувство, ему было приятно вспоминать старое славное время, ненадолго окунуться в привычную суету, и при этом он боялся воспоминаний, не хотел будить ощущение утраты, горечь от невозможности возвратить потерянное — то самое ощущение, которое погнало его прочь из Харькова. По дороге Игнаш несколько раз видел стайки мальцов в лохмотьях, но тех, прежних, которые работали вместе с торговкой слизневиками, он больше не приметил. Потом свернул в переулок, там было темнее, и ветер ощущался слабей. Если улица, ведущая к пушкарской Управе, кишела народом, то здесь было куда тише и прохожих мало. Да и те, что встретились, шагали быстро, спешили скорей добраться по своим делам. Мажуга еще раз свернул и оказался в полутемной галерее, которую и переулком-то не назовешь. Свет едва сочился сквозь щели между ставнями в окнах вторых этажей, а первые были вовсе темными, с заложенными кирпичом оконными проемами. Перекрытия тонули во мраке, если там и имелись когда-то светильники, то теперь они не горели.
И сразу нахлынуло — из памяти поднялись призраки прошлого, закружились в темноте вокруг Мажуги, завели тихими голосами печальную песню: «А помнишь? Вот здесь, на этом углу? А вон та куча мусора — она всегда здесь громоздится, и тогда была здесь, а вон то окно, помнишь? А вот эта облезлая дверь под разбитым фонарем? Помнишь? Помнишь? Помнишь?»
От темной стены отделилась фигура — мужчина, стоявший до сих пор в тени, медленно побрел навстречу. Мажуга не стал сбавлять шага. Рука скользнула к ремню и легла на рукоять кольта. Встречный приближался, его силуэт то сливался с тенью, то вырисовывался в желтом свете под очередным окном. Игнашу вдруг захотелось, чтобы тот вытащил оружие, попытался напасть… пусть хоть что-то произойдет, лишь бы отвлечься, лишь бы не эти воспоминания, которые насели со всех сторон, едва он шагнул в темный проход. Но нет — встречный шагнул в сторону, скрипнула дверь, человек нырнул в темноту, растворился в ней. Когда Мажуга поравнялся с домом, дверь снова была закрыта, и ни звука из-за нее не донеслось.
Миновав темный переход, Игнаш вышел на перекресток, здесь снова было светло и людно. Он пересек улицу и стал спускаться по широкой лестнице. Уровнем ниже опять был оживленный перекресток — все те же лавочки и прилавки, где торговали всякой всячиной, от снеди до огнестрельного оружия. Мажуга зашагал по улице, оглядываясь и отмечая изменения, произошедшие с тех пор, как он не появлялся в Харькове. Остановился у вынесенного из магазина прилавка, чтобы прицениться к инструментам. Хозяин тут же подскочил к Игнашу и стал совать дробовик — толковал, что новое изделие, нахваливал мягкий спуск и высокую точность. Игнаш поспешил уйти, ствол не понравился, а инструменты, насколько он успел заметить, похуже качеством, чем в лавке усатого старика, к которому он обещала зайти на обратном пути.
— Эй, погоди, — бросил в спину торговец, — я ж уступлю, в цене подвинуть, сговоримся, ну?
Мажуга и ухом не повел на окрик. Прошел несколько десятков шагов и остановился у питейного заведения, над входом в которое красовалась вывеска «Стрельни залпом!» Под надписью были намалеваны два скрещенных карабина, над ней горели яркие лампы. Судя по виду кабака, дела у хозяина идут в гору. Мажуга толкнул дверь, навстречу пахнуло пряными запахами. Так и есть, дует крепко, значит, Лысый, хозяин «Залпов», оплачивает хороший напор продувки.
