Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)
И тут по повиновению рока, дитя повернулась в сторону, и увидела, как перед ней лежит человек невероятной, совершенной красоты. От этого дыхание ее сломилось, а сердце унеслось в не прекращаемый галоп, оно трепетало, как крылья пойманной в тиски пичуги, не смевшей выбраться на волю. Она не смела отвести глаз от мужчины, что спал рядом с ней все это время. Это походило больше на наваждение, мираж, что проглядывался сквозь бурые искры огня темной и страшной ночью, когда призрачные тени, словно щупальца, овевали даже клубы пара, вырывающиеся изо рта, и одно только созерцание заставляло ее в напряжении делать новый вдох. Таких идеальных существ не бывало, а быть может все то, привиделось ей. Если она склониться над ним, придвинется ближе, то увидит, как отбрасывают тень его длинные и пушистые ресницы, а дыхание ее коснется его волос, то был соболиный мех под жемчужно-лавандовым светом полной луны. Ей нестерпимо хотелось прикоснуться к нему, и изнутри ее прожигало, как выжигает все на своем пути неистовый огонь, захватывая в пленительные цепи сухие листья деревьев, так и кровь ее кипела от одного его образа. И рука ее уже потянулась к его лицу, но остановилась, застыв на полпути, когда сильные руки сжали ее ладони, словно в чугунных тисках. И возле щеки, она услышала мрачный, не терпящий милосердия голос, а к горлу ее приблизилось заостренное лезвие:
— Сделаешь хоть одно движение, лишишься любой из конечностей в одно мгновение. И его смоляные кудри коснулись ее щеки. Она замерла, а потом медленно обернулась, вплотную столкнувшись с высоким человеком крепкого телосложения. Он был выше ее почти в два раза, и какой же маленькой она была на фоне его мощного и гигантского облика могучего титана. Ему ничего не стоило одним лишь легким нажимом переломить ей все кости, а клинок, приставленный к шее, мог разрубить тело пополам.
— Кто ты такая, девочка? — грозно шептал он ей прямо в лицо, ни на миг не ослабляя своей железной хватки.
— Что тебе нужно в граде усопших и проклятых?
Она молчала ни то от сковавшего ее ужаса, ни то от удивления, все задаваясь вопросом, и пыталась мысленно дать ответ, о чем вопрошал ее незнакомец. В памяти всплывали один за другим призрачные образы, что разгорались в пламени костра и видения, отражающиеся в полушарии полумесяца в искрящейся воде. Как окуналась она в безмятежные воды каменистых резервуаров, и как, проплывая между подводными столбами, отсвечивающим лунным серебром, она пыталась отыскать древнее сокровище алого наследия, но когда пальцы ее коснулись белой как молоко рукояти клинка, хранящегося в одном из каменистых углублений, тело ее охватил такой неистовый жар, что студеные воды закипели вокруг нее. И ей снилось, как расцветают на поверхности воды огненные бутоны невиданных цветов. Пурпурно-белые лепестки, что с цветением оттеняли белизною и яркостью саму луну, и полное око солнца. Когда же она открыла свои глаза, то оказалась в обществе двух мужчин, и при ней не было ее оружия, с которым бы она рассталась только, если бы ей отрезали обе руки.
Горячий металл обжигал, и глубоко вдохнув, ее кадык задел лезвие, и тонкая алеющая полоса потянулась вниз, спускаясь к ложбинке меж полной груди.
— Отвечай! — закричал человек, и от его громогласного, как раскат молнии голоса, она задрожала, но не произнесли и звука. Не будет она просить пощады, лучше перегрызет османской собаке горло, и даже если его кинжал запачкается в ее крови, вопьется в ее горячее тело, она успеет ощутить на кончике языка его грязную кровь. Но в отсвете бледно-шафранового песка, она уловила блеск золота, и на выдохе вскричала:
— Назад! Девушка навалилась спиною изо всех сил на непомерного воина, отталкиваясь ногами, отчего они оба пали на землю, и в то же мгновение золотой луч пробил громадное отверстие в стене, крохотный желтый шар размером с орех, похожего на маленького жука разбился на части, и с его граней полилась рдяно-бурая жидкость, в которой шевелились черви. Ошеломленная, она вскочила на ноги, ступая босыми ногами на оголенный песок, и тут как ужаленная вернулась под тень палатки, вставая на грубую ткань.
— Белая чума, — с трепетом в голосе, пронизывающим до дрожи, шептала она, не отводя глаз от перекатов сплющено-белой массы. И одно лишь виденье живой смерти переполняло ее разум болью невероятной силы, которую она могла ощущать почти телесно.
Громадный и неистовый воин восстал из-под россыпи песка и груды мелких камней, покрывших все его тело, и, откашливаясь, он направил тяжелый меч в сторону шипящей рубиновой жидкости испаряющейся под давлением солнечных лучей.
— Что, черт возьми, это такое! — провозгласил мужчина, вставая в боевую стойку, но не успел он сосредоточиться на неясном туманном облаке, оставленном от разрушенной ограды, как сквозь толщу песчаника вылетели еще два золоченых камня, один из которых он разбил мечом, и части неведомого механизма разлетелись в стороны, а другой, что нацелился в спящего юношу, он остановил кистью руки. И механизм прорезал жерло в его коже, врезаясь в сухожилия, сдирая мышцы и разрывая вены. Мужчина мигом потерял всю свою былую твердость и суровость, и ранее непреклонный, он устало и сокрушенно упал на колени, сдерживая раненную руку, из которой крупными волнами лилась горячая кровь оттенка спелой рябины. Вены вздулись, как крупные ветви многолетних дубовых деревьев, и их голубизна проглядывалась даже сквозь его темную кожу. Казалось, что на его запястье расцветает, благоухая саженец цветка анемона с глубинно-черной сердцевиной и распыляющим вокруг себя веер кармина. Этот алый оттенок наносили на губы помазанники, что ступая в белоснежных церемониальных одеждах, отдавали всю свою жизнь в служение богам; этот греховный багрянец взывал к далекому звону мечей, расплывающемуся эхом далеких и ушедших дней. Стенки крыльев его носа натужно раздувались, когда он с трудом втягивал через стиснутые зубы воздух, а хмурые и густые брови, над которыми плелись вытатуированные молебны, гнетущей складкой сошлись на переносице, пока он сдерживал позывы агонии. И сквозь скатывающийся по переносице и вискам струи пота, и томное дыхание, он поднял на нее свой целеустремленный взор, в коих проглядывались искорки топаза.
— Женщина, — еле ворочая языком, говорил он, кивком головы показывая на человека, что все еще спал безбурным сном, — мой господин спас тебе жизнь. Он поднял твое бренное тело, которое сейчас же могло гнить под этим паленым солнцем с клейменных кровью земель, окажи и ты же равноценный долг, отплатив услугой. Забери его, мое же тело станет для вас живым щитом, — и он выставил вперед широкий черный меч, и тяжелые яшмовые полосы окаймили филигранное лезвие. Его голос дребезжал, как туго натянутая тетива лука, что готова была выпустить в секунду смертоносную стрелу, а глаза сверлили, как ястребиные мерцала, зацепившиеся за несущуюся в погоне дичь.
