Владимир Михальчук - Смерть наудачу
Так что не думайте, что кухарка говорила о моем ребенке! Иначе обижусь. Ведь при длительной практике любовных похождений я наловчился стопроцентно гарантировать отсутствие последствий для моих пассий. То есть никаких округлых животиков, тошноты по утрам, чрезмерного поглощения селедки с медом – и розовощеких младенцев в пеленках под занавес пьесы. Как только заделаю кому-нибудь детишек – мигом репутация превратится в пшик. А репутация у меня – о-го-го! – «профессиональный ловелас и бабник», как судачат обо мне в определенных кругах.
Детей у меня нет! Зато есть Малыш.
Малыш – это дрянной, несносный, невоспитанный, злобный, каверзный, назойливый и беспринципный фамильный демон. Когда-то он сошел с ума вместе с прежним владельцем дома и убивал всех жильцов. Мне удалось разоблачить его пакости, но как-либо воздействовать на бестелесную сущность я не смог. Фадем переродился, выздоровел и превратился в мою потустороннюю копию.
Сейчас фамильный демон еще очень маленький и практически ничего не соображает. Он считает меня своим отцом и пытается всячески мне помочь. Впрочем, пользы от Малыша пока намного меньше, чем вреда. Фадем умеет только управлять этим домом, частью которого является. Причем управлять по-детски. Он может крушить посуду, двигать доспехи, стучать оконными створками и дверями. Вот такая помощь.
Большинство времени «ребенок» предпочитает находиться у себя в комнатке. То есть в маленькой детской на чердаке: кроватка, ночной горшок с музыкальным механизмом, картинка с изображением моего дома на потолочной балке и загадочная стела со странным рисунком.
А иногда Малыш желает гулять! И такие дни – самые кошмарные периоды моей жизни.
– Лумиль, не хочешь ли вооружиться детской коляской и отвезти Малыша в парк у Черного озера?
Моя попытка защититься не увенчалась успехом. Леприкон заслонился скрещенными ручонками и сделал шаг назад.
– Простите, господин, – взмолился он. – Мне сегодня надо бачок сменить в седьмом сортире, н-да.
– Может, ты, Сульма, пойдешь с Малышом? – попытался я еще раз. – Ему не помешает женское внимание.
– Ага, – для вида обрадовалась кухарка. – Внимание утром к завтраку, в обед – к обеду, а вечером – к ушину. И еше не считая двух-трех сотен вниманий в течение всего дня, когда ребенок изволит откушать десертов, поиграть старыми сундуками и пошвыряться кирпичной кладкой.
– Понял, – угрюмо ответил я.
И пошел к Малышу. Спинным мозгом чувствовал, что в затылок мне смотрят две пары сочувствующих глаз.
– И зайдите на Потусторонний базар, – донеслось мне вслед. – Уш не пошалейте нескольких слитков на десяток виверновых яиц. Не то на ушин будет паркет в известковом соусе!
Слитков в моем кармане оставалось как раз на десять яиц виверна. Больше ни на что. Моих домочадцев ожидала медленная голодная смерть. Если до того времени нас не прикончит фамильный демон. Эх…
Глава 2
Проблемные дети
Вывезти ребенка на улицу иногда ничуть не легче, чем уложить его спать. Если Малыш решил поозорничать, то приходится изрядно повкалывать, чтобы, по крайней мере, вытурить его с чердака. Он бегает по комнате, швыряется обломками мебели, сквернословит и вызывает премерзкие заклинания. Например, как это…
– Ах ты!.. – задохнулся я, когда мне в лоб ударился смердящий комок какой-то наколдованной гадости.
– Папка – вонючка! – радостно завопил Малыш, топоча маленькими ножками по дубовым доскам. – Папка – смердючка!
– Пошли, Малыш, – с трудом воздерживаясь от яростного крика, взмолился я. – Ты ведь хотел гулять.
Магическая гадость стекала по моему лицу, набивалась в ноздри. Глаза щипало, как от чесночного сока.
– А теперь никуда не пойду! Не! Пойду-у-у!
Фамильный демон пнул меня в колено и стремительно влез под кроватку. Встал на четвереньки и лукаво выглянул из своего убежища. Я отчаянно ругался и потирал ушибленное место.
Ну кто поверит, что эта мелкая ходячая проказа – частичка моей сущности? Разве что Юласия, моя бывшая жена. Она всегда говорила, что имя Ходжа вызывает у нее ассоциации с небольшим стихийным бедствием. В этом есть малая толика правды.
Я стоял на чердаке, в центре комнатки Малыша, прислонившись к разрисованной стеле. Каменюка да детская кровать – единственное, что оставалось на своем месте. Остальные предметы интерьера с воем кружились под крышей. Ночной горшок расплескивал содержимое в опасной близости от моей макушки. Старые диваны и сломанные тумбочки завязали драку, постукивая кривыми ножками. Протухшее белье, кто знает когда выброшенное на чердак, хлопало многочисленными рукавами и полами, изображая грязных нахохленных птиц. Осколки Зерцала душ дребезжали в тусклой раме и тоже норовили летать. Меня ожидали сотни порезов на лице, сумей они высвободиться из антикварного трюмо.
Везде витала пыль и обрывки истлевшей одежды.
– Малыш, – взмолился я, морщась от непривычности последующих слов, – папа хочет с тобой погулять. Иди к папе.
– Папка – дурак! – прострекотал фамильный демон, поглубже залезая под кровать. – Не хочу гулять! Хочу веселиться!
Подтверждая его слова, на меня внезапно помчался платяной шкаф. Он на бреющем полете просвистел надо мной и с треском врезался в покатые внутренности крыши. Загрохотали балки перекрытия, взвизгнул магиталлический остов оранжереи. Из кухни донесся испуганный вскрик Сульмы. Там зазвенели бьющиеся тарелки.
– Ладно, – пошел я на ловкий трюк. – Не хочешь на улицу – сиди здесь. А я ушел в парк.
– Ну и иди!
Чердачная дверь гостеприимно распахнулась и ударилась о стену. В окутанном пылью проеме она показалась мне плотоядной пастью Тринадцати кругов. Или Страшного судилища, в крайнем случае.
Я пожал плечами и пошел к двери. У моего затылка пролетел обломок ручки старой швабры.
– А ты сиди себе и пыль глотай, – грубо бросил я озорнику.
– Папка – дурак! – повторил фамильный демон. Очень насмешливым тоном.
Я скрипнул зубами, но все же удержался от того, чтобы броситься к кровати и надавать паршивцу по зеленым ползункам. Имелся другой план, более изощренный.
Когда ухмыляющаяся рожица Малыша пропала из виду, я осторожно шагнул в сторону от выхода. Не составило труда тихо спрятаться за железным сундуком без крышки и толкнуть ногой чердачную дверь. Створка захлопнулась, по лестнице покатился окаменевший тюк одежды. Шум должен был создать впечатление, что я спускаюсь на третий этаж.
Как и предполагалось, едва папа «убрался», фамильный демон успокоился. Мебель с грохотом опустилась на пол, шмотки и всякая мелочь улеглись на свои места.
Малыш, похихикивая, выбрался из-под кровати. Достал из карманчика ползунков белоснежный лист бумаги и огрызок карандаша. Положил бумагу на пол и принялся рисовать, высунув от усердия маленький раздвоенный язычок. В этот момент он действительно походил на меня. Такой же краснощекий, с прищуренными глазами и подрагивающим носиком – словно вынюхивает что-то.
