Наталья Резанова - Дети луны
— Ну, ну, стой спокойно. — Адриана поймала поводья, погладила Скотину по холке. Она продолжала дрожать. Раскрыв седельную сумку, Адриана достала каравай хлеба. Глотая слюни, откусила от него и, отломив большой ломоть, поднесла к лошадиной морде.
Хлеб пришлось Скотине скормить весь — к вечеру нужно было быть в Книзе. Затем сама Адриана перекусила и согрелась остатками вина. Боль продолжала ломать ее, но странное дело — в седле вдруг утихла. Адриана подумала, что из-за ночной скачки, если только не сбилась в другую сторону, проделала большую часть пути, чем предполагала, и может подъехать засветло. И опять придется шнырять вокруг городских стен. Все равно надо ехать. Что-нибудь придумаю. Плотно сидя в седле, она высоко вскидывала голову, словно вынюхивая запах дороги в носившихся над ней ветровых потоках. На равнине одиночество ощущалось еще сильнее, чем в лесу. Там она была одна, потому что никого не было видно, здесь — одна, потому что никого не было. Только эти кривые холмы и низкое, плоское серое небо. Тоска…
Спускаясь с очередного склона, она увидела среди белого снега широкую серую полосу и радостно перекрестилась. Веда, голубушка! Это было не то место, где она переправилась в прошлый раз, но из леса она тоже вышла в другом месте. Что-то говорило ей — она едет правильно! Значит, уже скоро. Странный звук — копыта зацокали об лед. Адриана, напрягшись, привстала в седле, посмотрела вперед, и, внезапно, громкий глухой треск, толчок — и она полетела вниз и в сторону. Лед треснул, и кобыла провалилась в полынью. Адриана, при падении вывалившись из седла, ударилась об лед, левой ногой запуталась в стремени. Распластавшись, она попыталась перевернуться набок, однако нога, казалось, застряла намертво. Она елозила, лед трескался и обламывался, и погружавшаяся лошадь неотвратимо затягивала ее за собой. От ужаса заложило уши. Последним диким усилием Адриане удалось высвободить ногу, и она поползла, поползла, не оглядываясь на исчезающую в черной воде лошадиную морду.
Потом она долго лежала на животе и ела снег. Это было хуже всего — хуже разбойника, хуже волков. Такая смерть… дурацкая… без лица… Наверное, она уже не сможет двинуться с места, не подымется… И все-таки она поднялась и пошла, побрела, и сперва походка ее была заплетающаяся, а потом все более твердой. Ладони у нее закоченели, и она сунула их под мышки, чтобы согреть. Встряхивала головой. Уговаривала себя — ну, еще немного… Бедная Скотина… Как-нибудь… На холм, потом с холма, потом снова на холм, а со следующего холма, может быть, увижу городские стены…
Со следующего холма она увидела нечто такое, от чего у нее подкосились ноги, и она упала на колени в снег. Это были городские стены и багровое зарево над ними.
Штурм начался еще ночью, и на рассвете орденским войскам удалось прорваться в город сквозь пролом в стене. Но до полной сдачи было пока далеко. Бои шли на всех близлежащих улицах. Кроме того, нападающие рассеялись, ибо, очутившись в городских стенах, сразу начали врываться в дома, насилуя и грабя. Окраинные кварталы занялись почти мгновенно — там не было каменных построек. Горожане возводили баррикады. Стенобитная машина ордена, уже сыгравшая свою роль, застряла в одном из узких переулков. Проходили часы, а Книз все еще продолжал сопротивляться. Наконец Визе удалось собрать людей и пробиться почти к самой главной площади. Путь к ней преграждала огромная баррикада. Там ждали последние защитники Книза — обескровленные, изуверившиеся во всем, жаждущие только одного — умереть с оружием в руках. Но у Генриха Визе был большой опыт по части взятия городов. Он знал, как можно победить и таких людей.
Улица горбатилась криво. На изгибе ее торчала полусгоревшая часовня. И с той и с другой стороны молчали. Там, где выстроились, загородившись щитами, пехотинцы, возвышались два закованных в латы всадника — высокий, тощий Мутан, носивший поверх лат коричневую рясу, и Визе. Внезапно, так же молча, строй расступился и из проема вытолкнули шестерых. Одного из них знал весь город — это был Хайнц, другой — белесый юноша с окровавленным лицом, у обоих руки были скручены за спиной. Беременная женщина, босая и простоволосая, и цепляющиеся за ее юбку дети — девочка лет пяти и мальчик лет трех. А за ними — трое крепких, сильных, в красных колпаках и куртках из буйволовой кожи.
Мужчин убили первыми. Свалив их на землю, им поначалу выкололи глаза, потом отрубили руки, потом ноги, потом головы.
За баррикадой молчали. Только слышно было, как всхлипывает женщина. Затем двое схватили ее за руки.
— А-а, проклятые! — закричала она. Все взгляды сошлись на ней. На боковые улицы никто не смотрел. Ее запрокинутое тело выгнулось дугой. И один из палачей, взмахнув двуручным мечом, распорол ей живот. Она упала, но еще продолжала кричать, корчась на мостовой. Книзцы не выдержали. С завала прыгали люди, размахивая дубинами и топорами. Но Визе взмахнул рукой, лучники спустили тетивы, и горожане падали на бегу. Латники взяли копья наизготовку, и одновременно упали головы детей.
Захрипела труба. На вершине завала показался изможденный заросший человек.
— Сдавайся, Арнсбат, — сказал Визе. — Или с вами всеми будет то же.
Снова повисла тишина, которую оборвал жуткий, срывающийся крик:
— Не сдавайтесь! Вельф Аскел идет к вам на помощь!
Все остолбенели, потому что голос раздавался ни с той, ни с другой стороны, а словно бы с неба. Кое-кто из орденцев закрестился. Но Визе успел заметить какую-то тень в окне часовни. Он отдал приказ, несколько стрел влетели в окно, однако вопль продолжал звенеть над улицей:
— Конница Аскела нынче же будет здесь! Помощь близка! Не сдавайтесь!
И, словно по сигналу, горожане ринулись вперед, невзирая на встречный град стрел. В отчаянном порыве им удалось отбросить солдат ордена, но у городских ворот те вновь сомкнулись и пошли в наступление.
То, что творилось в Книзе в последующие часы, можно было определить одним словом — ад. Сгустились сумерки, наступила ночь, а бой все продолжался. Навстречу окованным медными листами щитам летели камни. Отовсюду слышались крики и стоны. Рубились в домах, на крышах, в переулках. Лишившийся оружия стремился зубами вцепиться в горло врага и умирал на его трупе. Так, в огне пожаров, в лихорадке ненависти, в предсмертных хрипах проходила ночь, и над всем этим падал легкий весенний снежок, ибо силам небесным не было никаких дел до людских междоусобиц. И когда уже казалось, что разгулу меча и огня не будет конца, Вельф Аскел подошел к городу.
Достоверно одно — Генрих Визе узнал об этом гораздо раньше защитников Книза. Быстро осознав изменившееся расположение сил, он бежал с частью верных людей, бросив город, Мутана и его отряд. При первом же столкновении божий брат был зарублен Вельфом. Пока аскеловская конница гонялась за отступающими орденскими войсками, добивая обессиленных и рассыпавшихся пехотинцев, горожане с последней яростью набросились на тех, кто еще оставались в Книзе, обирая и оскверняя трупы, хватая пленных, чтобы предать их мучительной казни.
