Наталия Аникина - Кошка, которая умела плакать
— Иншетте риссе, Ирсон, — тихим, чарующе мягким голосом промурлыкала она по-танайски.
— Да не померкнут твои глаза, сианай.
— О, ты уже знаешь? — вскинула глаза Аниаллу, она искренне удивилась, как быстро распространилась весть о её небывалом поступке. Впрочем, алайка догадывалась, от кого её друг мог получить подобную информацию.
— Я слышал, ты опять ввязалась в неприятности, и после этого ты… хм… — Ирсон помолчал, подбирая подходящее слово и, так и не найдя ничего достаточно ёмкого, закончил, — уволилась?
— Да, — кивнула Аниаллу, — ты же знаешь, что я дня не могу прожить без того, чтобы не настрадаться всласть, — девушка грустно усмехнулась и некоторое время молчала, задумчиво теребя кулон на витой цепочке из светлого металла — переливающийся розовым и лиловым крупный светящийся камень. Такая подвеска стоила больше, чем все «Логово Змея» (а также соседствующие с ним земли и стоящие на них селения Южный и Северный Мост вместе взятые). И хотя Ирсон Тримм знал это, на камень он не смотрел, а смотрел на девушку, которая собиралась с силами, чтобы начать свой рассказ.
* * *Неприятности у прекрасной алайки начались четыре месяца назад. Будучи тогда ещё тал сианай, она отправилась с заданием в один из отдалённых миров. Время для его обитателей и для населения Энхиарга текло по-разному — и если дома прошло меньше месяца, то Аниаллу прожила в чужом мире долгие четыре года.
А чуть больше трёх месяцев назад Аниаллу, тал сианай ан Бриаэллар, старшая дочь трёх влиятельнейших домов Бриаэллара, сидела посреди тесной комнатушки, заваленной открытыми книгами, копиями картин и… пустыми бутылками. Миссия её была завершена полностью, и она с победой могла отправляться домой, но несмотря на оба этих приятных факта, настроение у Алу было отвратительное. Она, не переставая тихо ругаться по-алайски, занималась тем, что «паковала чемоданы». Но если для большинства существ это занятие подразумевало упаковку каких бы то ни было материальных предметов, то для алайки, живущей в чужом мире, находящейся в чужом теле и намеревающейся в скором времени отправиться омой, эта фраза принимала совсем иное значение: собираясь обратный путь к Энхиаргу, она укладывала не вещи, а информацию. Стихи, проза, картины, музыка, обычаи и научные открытия — всё это и многое другое, что составляет культуру другого народа, должно было «уложиться» в её памяти и отправиться с ней домой.
Девушка то и дело прихлёбывала какую-то голубоватую жидкость из большой прозрачной бутылки, стоящей с ней рядом на полу. Подмешанные в напиток стимуляторы позволяли ей мгновенно усваивать огромные объёмы информации, намного превышавшие весьма ограниченные возможности тела, в котором она находилась.
— Ну всё, с меня хватит! Это мы ещё посмотрим… — то и дело восклицала Аниаллу, делая очередной глоток и в сотый раз представляя себе, как именно она поступит со своими обидчиками, когда по возвращении в свое настоящее тело она обретет и прежнюю силу. В глубине души Аниаллу твёрдо знала, что не будет никому мстить, несмотря на то что горький осадок от незаслуженной обиды останется надолго. В отличие от большинства алаев, она была удивительно чувствительна к таким вещам — обостренное чувство справедливости не давало ей спокойно жить и постоянно конфликтовало с эгоистичной алайской натурой, которая призывала махнуть рукой на прошлые обиды и не мучиться, раз уж девушка считает, что месть бессмысленна.
Вот и сейчас она пила крепкое вино не для того, чтобы утопить в нём свою печаль. Она знала, что так проблемы не решаются. Дело тут было совсем в другом. Её теперешнее, и вправду сказать, не самое совершенное тело досталось ей вместе с набором отвратительных инстинктов, и они ужасно осложняли жизнь несчастной алайке. Часть из них Аниаллу сумела заставить замолчать, но со страхом смерти так и не смогла справиться. Страх этот она и заливала спиртным, дабы он не мешал ей побыстрее выучить всё, что она считала нужным взять с собой, и наконец-то покинуть этот негостеприимный мир.
Такое количество сильнодействующих веществ несомненно разрушит её мозг за считанные часы, но Аниаллу это нисколько не волновало — мозг этот, равно как и всё её нынешнее тело, был совершенно не нужен алайке. Она провела здесь четыре долгих тяжёлых года, трудилась не покладая рук, пока не выполнила то, зачем прибыла. И ради чего, спросить, трудилась? Ну что ей, если вдуматься, за дело до каких-то двоих тизерийцев, зачем-то понадобившихся Тиалианне?
Она еще раз отхлебнула из бутылки и продолжила изучение пухлого томика стихов. Взлохмаченные волосы падали неряшливыми прядками на её заплаканное лицо, Аниаллу прекрасно представляла, как глупо и некрасиво она сейчас выглядит, но вместо того чтобы злить привыкшую быть неотразимой алайку, этот факт доставлял ей какое-то странное удовольствие. Чем более некрасивой она сейчас была, тем более замечательным ей казалось то, что скоро весь этот кошмар кончится, и она, освободившись от ненавистного тизерийского тела, вернётся в свой мир. Слава богине, так и случилось.
Через пять часов она уже выходила из потайной двери своего дома в Бриаэлларе. Едва отвечая на приветствия друзей и почти не глядя по сторонам, она отправилась в южную часть города. Пустым взглядом скользила она по изумительному творению лучших мастеров Энхиарга, по кажущемуся невесомым каменному кружеву, по знаменитым алайским витражам и горящим сапфирным огнём острым шпилям, пронзающим яркое закатное небо. Не замедляя шага, чтобы полюбоваться захватывающим дух зрелищем, которое представлял собой Дворец Аласаис, Аниаллу пересекла широкую площадь перед замком и вошла в него, миновав знаменитые Сияющие Врата; сплошь покрытые рельефными узорами из дробивших свет мелких драгоценных камней серебряные врата, казалось, сами испускают острые яркие лучи.
Ее сразу приняли. Сама Верховная жрица Гвелиарин поднялась к ней навстречу и указала на место у своего кресла. Аниаллу надо было высказаться, и её выслушали. Она говорила и говорила: о том, что больше не хочет выполнять подобную работу и о том, почему она не хочет ее выполнять. Она не может более делать добро существам, которых не знает, не любит, до которых ей, по большому счету, нет никакого дела, и она не хочет, чтобы кто-то, особенно чужая богиня, вкладывала в её алайскую голову чувства, желания и порывы, противные натуре всякого создания Аласаис. Жрица понимающе кивала, прикрывая глаза в знак своего расположения и доверия к Аниаллу. Когда Алу наконец закончила свою речь, Гвелиарин долго молчала, глядя в грустные глаза своей собеседницы, а затем ласково улыбнулась ей и сказала:
