Кирилл Пестряков - Эадор. Кровь Властелина
Я снова осекся. Снова в разум пришла ересь. С такими мыслями Духовный Совет оставит меня в ранге светлого брата надолго! И, разумеется, думать об этом тоже было недостойно честного послушника.
Стремясь отвлечься, я усерднее заработал лопатой. Другие братья, а также мечники, стремились не отставать. Видимо, глядя на меня, они думали: "какой искренний и бескорыстный брат, раз вкалывает, как землеройка", я же просто хотел забыться.
Скоро могилы были готовы. Мы принялись укладывать умерших в землю. За этим занятием нас и застукал оторвавшийся от своих подсчетов Романх.
— Вы что тут творите, а!? — рявкнул он, — старшие ко мне!
Я послушно вытянулся по струнке и потопал к Романху. Деррик опередил меня. Перейдя на четкий строевой шаг, он подошел к командиру и бойко отдал приветствие.
— Прибыл, господин командующий! — объявил он.
Я ограничился кислым кивком. Если Деррика и забавляла вся эта военная мишура, то меня ничуть. По счастью, Романх уже давно с этим смирился. Святой Орден Белого Орла мог отозвать нас в любой момент, а ветерану вовсе не улыбалось оставить дружину без целебных молитв. Потому мне, равно как и другим послушникам, позволялось многое, правда, так уж особо мы и не наглели.
— Что тут, вашу мать, происходит? — шепотом, как он сам думал, произнес Романх.
Вообще, седовласый ветеран строго придерживался древнего кодекса, по его неписаной традиции солдатам не полагалось слушать речи командиров любого ранга. Во-первых, меньше знают — лучше спят. А, во-вторых, смотри "во-первых". К несчастью в своих разговорах Романх столь легко переходил от непринужденных матов до откровенных гневных тирад, что порой его слышала вся дружина. Прямо как сейчас, когда все стоявшие рядом мечники и светлые братья вздрогнули от его "шепота".
— Хороним павших, господин командующий! — без особой надобности пояснил Деррик.
Романх уставился на него бешеным взглядом. Пальцы его латных перчаток сильно сжались в кулаках, кое-где корежа металл.
— Это я вижу, — к удивлению спокойно произнес ветеран, — почему в доспехах и при оружии, а!? Вы знаете, почем нынче сталь!? Эти кольчуги и мечи ещё пригодятся Вороновью!
Деррик, несмотря на всю любовь к армейским уставам, не смог скрыть перед командующим своё раздражение. Уставившись на Романха не менее злобным взглядом, мечник произнес:
— Мы отдаем последние почести тем, кто сегодня сложил голову за князя Герхарда и Вороновье. Как и подобает, мы хороним павших героев в доспехах, кои, согласно традиции, должны оберегать воина и после смерти. Так велит нам долг чести! В могилы бойцов мы отправляем и их оружие, дабы, представ перед судом Светлого Владыки, они могли показать его, и добрые ангелы лицезрели бы, что сии клинки бились за правое дело, утонув в крови нелюдей и нечестивцев. Тогда Светлый Владыка, не колеблясь, отправит погибших героев в рай!
Мне захотелось сказать: "Аминь", но я сдержался. Деррика я уважал и любил, чтил и его идеалы, которыми, между прочим, должен был руководствоваться сам, как в поступках, так и в мыслях, особенно в мыслях.
— Идиот! — подвел итог Романх.
Вообще, старый ветеран недолюбливал Деррика. На первый взгляд, это был странно. Мой друг считался самым сильным и рослым бойцом в дружине. В обращении с мечом он также, несмотря на юный возраст, не знал себе равных. Помимо этого, Деррик был одним из самых дисциплинированных бойцов дружины, он редко перебирал с выпивкой, часто занимался боевой подготовкой, не проказничал, не ныл и, более того, умел сплотить вокруг себя других людей. Этим он полюбился князю, и этим он так раздражал Романха. Старый воин видел в Деррике как бы господина Герхарда в миниатюре, и если безрассудство князя гвардеец ещё мог вытерпеть благодаря своей закалке, то лирические настроения Деррика его откровенно раздражали. Однако поделать с этим Романх ничего не мог. Князь души не чаял в Деррике и назначил его ещё и своим оруженосцем, тем самым несказанно осчастливив моего друга. Так что у Романха были связаны руки. Ветеран понимал, что, прикажи он сейчас раздеть павших, и Деррик пойдет жаловаться князю! И нетрудно было догадаться, какое решение примет благородный Герхард. Это и бесило Романха, он ненавидел, когда кто-то прыгал через его голову, и потому не любил Деррика, несмотря на все его положительные качества. Для сравнения, ко мне Романх относился куда лучше. Хотя с неуставным поведением церковников ветерану также было нелегко смириться, но послушники, во всяком случае, редко когда перечили его приказам.
— Мы не мародеры! — стрельнул глазами Деррик.
Романх заскрипел зубами.
— На данный момент я начальник дружины, — заметил ветеран.
Деррик кивнул.
— Никто этого и не отрицает, господин командующий, но наши воины, в том числе и павшие, давали присягу нашему князю, благородному Герхарду Вороновскому. Стало быть, Его Превосходительству и решать, как поступить с умершими.
Шах и мат! Лицо Романха перекосилось. Я решил вмешаться:
— Я думаю, Деррик отчасти прав, господин командующий. Воины достойны того, чтобы быть похороненными с честью. Святая Церковь будет недовольна решением раздеть солдат, умерших в бою с Богопротивниками. Однако, думаю, мы можем забрать их мечи и арбалеты. Как сказано в третьей книге Святого Великомученика Феофана Миролюбского: "Да защитит молитва праведника, а шлем воина. Да покарают еретика слова священника и меч воителя. Молитва и шлем пусть оберегают, а меч и слово пусть несут кару еретикам, законы Светлого Отца предавшим". Искренне считаю, что нам стоит послушаться слов Блаженного Феофана. Пусть доспехи защищают воинов и после смерти, а мечи и арбалеты мы заберем, дабы они продолжали мстить за павших.
Деррик, обдумав сказанное, кивнул.
— Считаю это справедливым! — заявил он.
Романх сплюнул, но в итоге, тоже кивнул. Это было единственное, чего он сейчас мог добиться.
— Возьмите у мельника большую бочку! — объявил он, — сложите в неё оружие.
— Есть, господин командующий! — улыбнулся Деррик.
Романх только махнул рукой и направился в палатку князя.
— Здорово мы его, а? — рассмеялся Деррик, хлопнув меня ладонью по плечу.
Я взглянул на друга. Что-то в нём не ощущалось такой уж дикой грусти по погибшим товарищам. Конечно, нельзя было сказать, что Деррик разыграл перед Романхом спектакль. Нет, такая черта характера, как неискренность, была ему чужда. В отличие от меня…. Тем не менее, мечтательный огонь, горящий в глазах юного меченосца, сходу выдавал его настроение. Да, его печалила судьба павших солдат, этого нельзя было отрицать, но Деррик, подобно господину Герхарду, жил мечтами о подвигах. Неблагородное происхождение закрывало ему дорогу в рыцари, однако, став оруженосцем, он смог хотя бы приблизиться к миру турниров, баллад и славных пиров, и, как знать — может, когда-нибудь, в награду за доблесть, получить титул. В конце концов, разве прадед славного Герхарда тоже не был когда-то простолюдином? При таком отношении к жизни Деррик не мог или не хотел долго пребывать в скорби. Смерть была в его глазах делом обыденным. Думаю, если бы юному мечнику предложили на выбор: пасть на поле боя или умереть в старости, раздираемым болячками, то он бы не сомневался ни секунды. К своим двадцати годам Деррик считал, что знает о жизни всё, посему его не слишком печалила возможность с ней расстаться. Мечник воспринимал это, как часть своего пути. Я не мог одобрить подобный подход, но не мог и не уважать его. В конце концов, в Деррике было что-то, чего не было у меня, и, сказать по правде, где-то я ему завидовал.
