Джонатан Кэрролл - Белые яблоки
– Поздравляю, Винсент. Что и говорить, тебе давно пора было увидеть и понять все это. Вот, держи сувенир.
Все еще жмурясь от яркого света, он почувствовал, как ему что-то вложили в руку. Рука. У него была рука. И кожа на ней могла осязать. Опустив глаза вниз, он увидел на ладони маленький квадратный кусочек бумаги. Фотография? И вскоре, когда зрение обрело былую ясность, он смог как следует ее разглядеть. Голова его непроизвольно откинулась назад, как будто ему поднесли к носу пузырек с нашатырем. Потому что на фото было изображено то, что он видел в последний миг своей жизни: хохочущие Тиллман Ривз и Черная Сучка Мишель. Оба глядели прямо в объектив.
С трудом оторвав взгляд от фотографии, Этрих обнаружил, что по-прежнему находится в спальне Коко. Он сидел в чем мать родила на краешке ее кровати.
– Наконец-то! А то ведь я уже всякую надежду потеряла.
Резко вздохнув, она встала с кровати, прошагала к двери и вышла из комнаты. На него она даже не взглянула. Через несколько секунд он услыхал, как сработал сливной бачок. Она вымыла руки и вернулась в спальню. Остановилась посреди комнаты и обратила на него торжествующий взгляд.
– Я умер?
Он с трудом заставил себя произнести это слово, голос его предательски дрогнул в самом начале, на протяжном «у» и в конце: вместо твердого «р» с губ сорвалось что-то совсем невнятное.
– Да, Винсент, ты умер.
– Так я мертв?
– Нет, ты был мертв. А теперь снова жив. Посмотри вокруг хорошенько. Все как прежде. Твоя жизнь продолжается.
Он помотал головой. До него не сразу дошел смысл ее слов.
– Почему? Почему я вернулся к жизни? Почему я не помнил, что умер?
Собственный голос показался ему каким-то странно тонким, тихим, чужим. Словно доносился откуда-то издалека. Голос ему изменил. Все, что до сей поры он привык считать своим миром, вдруг изменилось до неузнаваемости и потеряло всякий смысл.
Коко, остановившаяся неподалеку от него, убрала ладони с обнаженных бедер и красноречиво развела руками. Она не знала.
– Но тогда кто ты такая? Уж это-то тебе должно быть известно.
Плутовато улыбнувшись, она несколько раз качнула головой.
– Я – Коко.
– Скажи мне, кто ты?
– Твоя радость. Пиратская карта острова сокровищ. Клады отмечены крестиками. Да ты и сам видел. – Слегка наклонив голову, она коснулась пальцами шеи под самым затылком. Там у нее было вытатуировано имя Бруно Манна. – Я здесь, чтобы удержать тебя от любого ложного шага. Твой ангел-хранитель. Я полномочный представитель всех тех, кто обитает там, наверху, и я должна помочь тебе найти верный путь, Винсент. – Немного понизив голос, она добавила: – Ты вернулся к жизни в тот самый миг, когда увидел меня сквозь витрину магазина. Поэтому я спросила, помнишь ли ты свою жизнь до нашей встречи?
Такое невозможно было даже представить себе, а уж тем более – поверить в реальность подобного кошмара. Этриха замутило. Закрыв лицо ладонями, он усилием воли загнал свой здравый смысл назад, в клетку мысленного пространства.
– Так я умер? Умер, а после воскрес, вернулся к жизни, к той же самой, прежней жизни? – Говоря это, он обращался не к ней, а к себе самому. Ему необходимо было произнести эти слова, вслушаться в их звучание. Он закинул голову назад и крикнул: – Но тогда почему я не помню? Не помню, что со мной было после смерти? Разве такое могло стереться у меня из памяти?
Коко приняла позу бейсболиста, готового принять очередную подачу.
– Ты месяц пролежал в больнице с диагнозом рак печени. Под конец тебя перевели в палату к Тиллману Ривзу, который тоже был при смерти. Черная Сучка ухаживала за вами обоими.
Этрих протестующе крикнул:
– Но я этого не помню! Ничего! Как такое возможно?! Как?! – Он чувствовал, что близок к помешательству. – Зато я не забыл того, что было за час, за минуту до нашей встречи, я помню абсолютно все, что делал в тот день. Утром оделся…
Она лишь головой покачала:
– Нет, это ложные воспоминания, Винсент. Самообман. Ты мысленно перенесся в прежние времена, в те сотни четвергов, пятниц и выходных, которые были так похожи один на другой. Тебе припомнились те дни, когда твое сердце еще билось и ты был уверен, что времени у тебя впереди хоть отбавляй. И вот теперь ты так перетрусил, так испугался правды, что сунул руку в тот битком набитый мешок и вытащил из него одно из старых воспоминаний.
Стоило словам: «…когда твое сердце еще билось…» слететь с ее губ, как он почему-то сразу ей поверил. До этого момента он нетерпеливо желал уличить ее во лжи, собирался потребовать от нее каких-то доказательств. Он уже готов был, скрестив на груди руки и вскинув подбородок, бросить ей: «Докажи!» Но после этой фразы ни в каком подтверждении реальности происходящего он больше не нуждался, «… когда твое сердце еще билось…» Прошедшее время.
Он медленно убрал ладонь левой руки с колена и повернул ее вверх. И прижал к запястью два пальца правой руки, нащупывая пульс. Коко все еще продолжала говорить, и он надеялся, что она не заметит этого его движения.
Пульса не было. Он сильнее надавил подушечками пальцев на край запястья. Ничего. Его пульс исчез. Но быть может, с шейной артерией дело обстоит иначе? Он, уже не таясь, поднес руку к горлу. То же самое. «Когда твое сердце билось». У Винсента Этриха сердце биться перестало.
Его начало колотить. Он сидел и трясся, как больной малярией. Во рту у него громко клацали зубы, и он ничего не мог с этим поделать. Рассудок покидал его, еще немного – и выскользнет из этого раздавленного ужасом комка страдающей плоти, который еще час назад был Винсентом Этрихом, успешным бизнесменом, элегантным волокитой, сносным отцом и вегетарианцем. Сжав лицо ладонями, зажмурившись и уперев локти в колени, Этрих стал раскачиваться взад-вперед. И тихонько завыл от ужаса, сам того не осознавая. В звуках, которые он издавал, не было ничего человеческого. Они рождались у него в животе, в области солнечного сплетения, потом поднимались к горлу и оттуда, нарастая, вырывались сквозь ноздри. В них было столько страха и отчаяния, что даже Коко не на шутку встревожилась и участливо окликнула его:
– Винсент!
Но он не удостоил ее ответом, а продолжал подвывать, по-прежнему ритмично качаясь взад-вперед, как раввин на молитве.
– Не будем терять время! Эй! Посмотри на меня!
Он не отреагировал на этот призыв. К чертям ее!
Терять время? Его только что выпотрошили, а она требует от него внимания к своей персоне.
Вдруг до слуха его долетели какие-то выкрики, хохот, улюлюканье, уличный шум. Звуки эти раздавались так близко, что он вынужден был открыть глаза. И первым, что он увидел, оказалось желтое такси, пронесшееся мимо и обдавшее его брызгами грязной воды из лужи. Он вскочил на ноги. И обнаружил, что сидел-то – на бордюрном камне в паре футов от проезжей части. Машины сновали по улице одна за другой. Одежды на Этрихе по-прежнему не было. Он переживал наяву кошмар, который хоть раз в жизни снится почти всем: очутился в чем мать родила посреди оживленной улицы, вызвав немалое оживление среди многочисленных прохожих. Все они, разумеется, были подобающим образом одеты.
