Кейт Форсит - Череп мира
— загадочно ответила Мать Мудрости.
Изабо про себя повторила эти слова, с трудом подавив еще один истерический приступ недоверчивого смеха. Хан'кобаны обожали всяческие загадки, поговорки и афоризмы, которые порой очень затрудняли разговор. Изабо никогда не умела разгадывать загадки, но не стала требовать объяснений.
Мать Мудрости скрестила руки на груди, потом развела их, выпрямив ладони. Шрамолицый Воин повторил этот жест прощания, и они вместе развернулись и спустились обратно по склону, ни разу не оглянувшись, и Изабо осталась на вершине горы одна.
Стремительно слетев по склону вниз, Изабо, взметнув из-под салазок небольшой снежный вихрь, остановилась в конце долины. Она оперлась на свой посох, тяжело дыша, и откинула мохнатый капюшон, чтобы оглядеться. Повсюду вокруг горный кряж врезался в зеленоватое небо, точно зазубренный край разбитой яичной скорлупы.
Под ней простирался еще один белый склон, на котором там и сям чернели камни и островки деревьев. Он переходил в широкую ледяную гладь, которая, точно гигантская дорога, открывала проход через горы.
При виде ледника Изабо воспрянула духом и без колебаний начала новый спуск. Ее тело изгибалось и качалось из стороны в сторону, поскольку ей приходилось то пригибаться, то подпрыгивать, преодолевая естественные препятствия, то и дело попадавшиеся ей на пути. Один раз ветка все-таки хлестнула ее по лицу, и несколько раз она падала, когда ее маленькие салазки заносило на льду или они врезались в оставшийся незамеченным камень. Но в крови у нее бурлила эйфория полета, поэтому она просто поднималась, опираясь на свой посох, и вновь продолжала свой головокружительный спуск.
Вскоре начало темнеть, но Изабо вызвала ведьмин огонь и послала его перед собой. Резкий синий огонь куда лучше выявлял незаметные трещины, расселины и острые каменные выступы, чем дневной свет. Сова поднялась в воздух и полетела перед ней, показывая Изабо самый безопасный путь по склону.
Это было стремительное, опасное и захватывающее дух путешествие, но Изабо отбросила всякую осторожность, и в ее крови, точно пьянящее лунное зелье, пульсировал адреналин. Она уже не раз должна была бы быть ранена, но ее точно предупреждало об опасностях какое-то шестое чувство, так что ее тело само сворачивало в сторону еще даже до того, как глаза различали опасность. Не раз ее деревянные салазки взлетали к ночному небу с внезапно оборвавшегося склона, но ей каким-то образом каждый раз удавалось благополучно приземлиться, и ее бешеный спуск становился лишь еще быстрее. Она скользила на своих салазках так стремительно и ловко, что со стороны казалось, будто она летит, следуя за совой на крыльях из искрящегося голубоватого огня.
Темная долина с невероятной скоростью неслась на нее, потом ее салазки внезапно врезались в островок льда, чуть припорошенного снегом. Изабо занесло в сторону, потом закрутило, и она кувырком полетела в воздух. Она с грохотом приземлилась в большой снежный сугроб, на миг задохнувшись.
Буба уселась рядом с ее лицом, озабоченно ухая. Ведьмин огонь погас, и стало темно.
Буба, милая, мне очень нужно, чтобы ты полетела и поискала для меня какое-нибудь укрытие, подумала Изабо.
Почему ты-ух не можешь спать-ух днем, как делает-ух Сова? — проворчала Буба.
Но ты же знаешь, что я не сова, Буба, ответила Изабо, против воли улыбнувшись. Мне нравится делать дела днем, а спать ночью.
Я не знаю-ух, почему-ух. Под луной-ух все такое спокойное-ух, а Сова королева, безмолвная-ух, точно ветер. Это хорошо-ух.
Для тебя, может, и хорошо, но не для меня, с улыбкой сказала Изабо. Но уже почти ночь, Буба, и мне нужны твои острые глаза и твои крылья. Мне нужно найти место, где можно было бы пересидеть, пока не взойдет солнце.
Нора-ух, чтобы спать-ух, понимающе сказала сова.
Да, но достаточно большая, чтобы я поместилась. Изабо улыбнулась, вспомнив, как прошлой ночью сова отыскала для нее дупло в дереве, в котором еле уместилась бы даже нога Изабо.
Ну-ух, значит, огромная-ух нора-ух, сказала карликовая сова, глядя на Изабо своими немигающими глазами. Поскольку птица умещалась у Изабо на ладони, сама Изабо казалась ей громадной. Буба распушила крылья, покрутила головой, рассматривая, что находится вокруг, и поднялась в воздух. Движения ее крыльев были почти бесшумными, поскольку мягкий пух заглушал шум. Белая, как заснеженная земля, сова в один миг пропала из виду.
Изабо села на салазки отдохнуть, потом начала рыться в снегу своей шпагой, разыскивая себе что-нибудь поесть. Хотя у нее еще осталось немного припасов, они должны были уже скоро кончиться. От холода и усталости у нее всегда разыгрывался аппетит.
Если бы Изабо была настоящей Хан'кобанкой, она выследила бы и убила себе на ужин кролика или какую-нибудь птицу, или пробила бы во льду дыру, чтобы закинуть крючок и попытаться поймать рыбу. Но она не была Хан'кобанкой. Годы, проведенные с Мегэн Повелительницей Зверей, слишком законченно сформировали ее характер и взгляды, чтобы она могла отнять жизнь у другого существа. Поэтому несмотря на презрение и насмешки прайда, Изабо упрямо продолжала отказываться убивать и есть мясо.
Еще совсем крошкой найденная старой лесной ведьмой в лесу, Изабо привыкла почитать всякую жизнь и считала лесных жителей своими друзьями. Хранителем ее опекунши был маленький донбег, и Изабо научилась разговаривать на языках животных так же бегло, как говорила на языке людей. Убить кролика для нее было столь же немыслимо, как убить близкого друга, поэтому во время холодных темных месяцев, которые она проводила на Хребте Мира, ей приходилось довольствоваться лишь тем, что она сама могла насобирать под снегом. Большую часть запасов зерна, фруктов и орехов делали летом дети и старики прайда, и они хранились в огромных каменных кувшинах в гавани. Поскольку на лето Изабо покидала прайд, возвращаясь к своей семье, она не участвовала в собирательстве, поэтому не могла просить, чтобы ей дали большую, чем всем остальным, долю этого ревностно охраняемого запаса. Поэтому каждая зима была для нее голодным временем, и она привыкла искать съедобную кору и опавшие орехи, чтобы хоть как-то увеличить свой скудный рацион.
Копание в снегу в поисках чего-нибудь съедобного каждый раз заставляло Изабо ужасно скучать по своей опекунше. Хотя Мегэн Повелительница Зверей теперь была Хранительницей Ключа Шабаша, самой могущественной колдуньей в стране, Изабо до сих пор думала о ней, как о ворчливой старой ведьме, вырастившей ее. Внезапно ей невыносимо захотелось оказаться в Лукерсирее, грея ноги у камина Мегэн и слушая ее рассказы о Трех Пряхах. Наевшись до отвала замечательно вкусных медовых кексов Мегэн, она могла бы пойти во дворец навестить Изолт с Лахланом, и они вместе играли бы с их ребятишками, а ее самый старый друг, циркач Дайд, пел бы какую-нибудь печальную любовную балладу…
