Джонатан Уайли - Лабиринт теней
Варо молча глядел на водную гладь. Бростек скосил глаза на Магару.
— Нет! — поспешно ответила девушка. — Я не могу!
Бростек рассмеялся.
— Иногда я в толк не возьму, зачем вообще мне нужен язык? По-моему, ты читаешь мои мысли быстрее, чем сам я успеваю сообразить, о чем думаю!
— Да ты прозрачен, словно стеклышко, — ответила она с улыбкой и прибавила про себя: «Не то что Варо».
— Но почему ты не хочешь нам помочь? — спросил он. — Стоит ведь еще разок попробовать — разве ты так не считаешь?
— Все равно бесполезно.
— Но ты не можешь этого знать наверняка.
— А вот, представь себе, я знаю! Я слишком давно покинула родной дом. Отец теперь и глядеть на меня не захочет!
Бростек пожал плечами.
— По крайней мере, у тебя все-таки есть отец, — пробормотал он.
— Это нечестно! — взорвалась Магара. Глаза ее злобно сверкнули, потом затуманились — и вот она уже готова расплакаться.
— Прости, — тихо сказал Бростек.
В наступившей тишине вдруг послышалось хлопанье мощных крыльев. Ручной журавль Магары по имени Талисман — она назвала его так, потому что это было первое живое существо, встретившееся ей в кратере, — летел над самой водой и через мгновение неуклюже приземлился на деревянный помост в нескольких шагах от людей. Тень, лежащая на досках подле хозяина, приподняла голову и придирчиво оглядела птицу. Волчица и журавль обменялись долгими пренебрежительными взглядами, а затем сделали вид, будто перестали друг для друга существовать. Талисман, поджав одну ногу, притворился мирно спящим, а морда Тени вновь пристроилась между лап.
— Вскоре мы понадобимся в горах, — заявил Варо с таким видом, словно только что пришел к этому выводу. — Отправляемся через день-два.
Похоже было, что он начисто отверг мысль о визите в Мэнтри.
Магара собралась было возразить, но в конце концов рассудила, что ей не остается ничего иного, как смириться. Легче было переспорить камень или дерево, чем Варо.
Солнце уже скрылось за гребнем кратера — и город, как обычно, окутали ранние сумерки. Но восточная стена кратера все еще была ярко освещена. Этот час Магара особенно любила — за буйство красок, за покой и тишину. Но нынче ей было не по себе.
— А сперва я хочу всласть повеселиться, — ухмыльнулся Бростек, явно не разделявший ее настроений. — И начать намерен нынче же вечером. Надеюсь, Ньюберри примет нас с распростертыми объятиями.
— Как всегда, — заверила его Магара. Личико ее слегка прояснилось.
— Нынче вечером в глазах у нас будут сиять звезды небесные, — со смехом провозгласил Бростек.
Он частенько произносил эти слова, но никто, включая его самого, не знал, что они означают. Однако сейчас явно подразумевалось, что вечером будет вдоволь смеха, музыки и хмеля и что многие окажутся втянуты в водоворот веселья, которое продлится до самого утра.
Город Тревайн, располагавшийся в кратере, как нельзя более подходил для подобных увеселений.
Глава 3
Местная легенда гласила, будто город Тревайн назван в честь первого человека, спустившегося в этот кратер. На самом деле тут явно вкралась историческая неточность, поскольку известно было, что он обнаружил на дне кратера кости — и звериные, и человеческие. Зато легко верилось в то, что именно Тревайн оказался первым, кому удалось благополучно выбраться из кратера.
Его давнее путешествие, несомненно, было полно опасностей, подобно прочим экспедициям, состоявшимся прежде, чем скалолазы довели свое искусство до совершенства. Отвесные скалы, формирующие стены кратера, возвышались надо дном по меньшей мере на сто пятьдесят метров. Никто не знал причин, некогда побудивших Тревайна предпринять это безумное путешествие, однако именно его подвиг стал первым звеном в цепочке событий, вследствие которых появился процветающий город, носящий его имя. Большинство здешних жителей ничуть не сомневались, что Тревайн пришел бы в восторг от города, и частенько поднимали кубки в его память. Граждане Тревайна гордились своей исключительностью — они почитали себя особенными, необыкновенными, живя в маленьком мирке, гигантскими скалами отрезанном от презренного и бренного мира, и искренне полагали, что первооткрыватель кратера был из того же теста.
Первое, что поражало гостей здешних мест, — это цвет скал, приглушенно-оранжевый, даже красноватый, немного напоминающий ржавчину. В скальных породах скрывалось величайшее множество минералов, и рудокопы Тревайна время от времени снимали кое-где верхние слои. Тогда свету являлся истинный цвет здешней породы — от темно-синего до угольно-черного. В течение нескольких дней открытое место резко контрастировало по цвету с окружающими скалами, но постепенно под воздействием воздуха и влаги порода вновь приобретала цвет ржавчины, а через четыре-пять недель места разработок уже нельзя было заметить.
Поскольку большую часть дна кратера занимало огромное озеро, земля тут всегда была в цене. Примерно на четырех пятых всего периметра кратера скалы круто уходили в воду. Лишь в западной его части наличествовала неширокая полоска суши. Самое основание скал окаймляли булыжники и галька, а чуть ниже располагалась полоса твердой земли, на которой частично располагался город Тревайн. Здешнюю каменистую землю, покрытую тонким слоем плодородной почвы, за долгие десятилетия прилежного землепашества возделали, и теперь она, пусть и не слишком щедро, но обеспечивала горожан своими плодами. Ценя пахотные земли, большинство старых домов поставили на каменистом берегу озера, но строительство зданий и на прибрежной земле было прекращено еще задолго до прибытия в город Магары. Большинство жилых домов и некоторые общественные учреждения располагались на сваях, вбитых в дно озера, а прочие сооружения в буквальном смысле плавали в воде. Помосты, на которых они стояли, между собой были соединены деревянными сходнями, снабженными ступеньками и перилами. Маленький домик Магары, выстроенный совсем недавно, притулился в самом конце длинного причала, далеко выдававшегося в озеро в южной оконечности города. Когда она только поселилась в Тревайне, несколько ночей кряду пролежала без сна, покуда не привыкла к мерному покачиванию своего жилища. Новые соседи тотчас же «обрадовали» девушку, сообщив ей, что под полом у нее темные воды глубиной от пятнадцати до тридцати метров. Со временем она к этому привыкла и теперь воспринимала как нечто само собой разумеющееся.
Озеро и в самом деле было невероятно глубоким, особенно в самом центре, впрочем, горожане никогда не задавались целью тщательно промерить здешние глубины. Уровень воды всегда оставался неизменным — ни приливы, ни дожди на него не влияли. Слабое волнение вызывали лишь легкие ветры, гуляющие в кратере. Но случались дни, когда ветра вообще не было, и воды озера делались гладкими, словно стекло. В городе такие дни звали «зеркальными», и по давней традиции ни лодки, ни пловцы не тревожили водной глади, а небо и скалы отражались в воде, словно в огромном зеркале. На такую картину нельзя было долго глядеть, не ощутив головокружения и дурноты, — таков был удел всех, кроме разве что самых волевых и сильных.
