Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
А Бор только нахмурился.
Дальнейший обед прошёл в полупустой болтовне о том, да о сём. Окончив его, Первосвет и Бор откланялись, и пошли назад.
На выходе из квартала им вернули оружие и только после этого северянин позволил себе чуть улыбнуться.
— Пойдём, я покажу тебе, где остановился, — сказал он товарищу. — А ты, как закончишь с Иверским, приходи ко мне ночевать.
— Это если отпустят, а то мало ли чего…
— Отпустят, — усмехнулся Бор. — Вот сам увидишь.
Смысл этих слов Первосвет понял лишь после аудиенции. Но она, правда, прошла не с Избором, а с одним из его заместителей.
— Так это ты! — «негодовал» Гигант, вернувшись вечером в эльфийский квартал и войдя в комнату Бора. — Значит, это ты приложил руку к моему возвращению в столицу?
— Конечно, — улыбнулся товарищ. — Я снова служу в Сыскном приказе. Как ты понял, меня отправляют в Темноводье, твой родной край. Вот мне и подумалось, что неплохо бы взять туда помощника.
— Меня?
— Ежжа йя! (Ну да!) Я настоял и Исаев каким-то образом добился твоего перевода.
— А что нам делать в Темноводье?
— Разгребать «кватохскую кашу». Кажется, я тебе об этом уже говорил.
— Когда же мы отправляемся?
— У меня ещё тут несколько дел, — сообщил Бор. — Закончим с ними и в путь.
Он подмигнул и показал Первосвету на его кровать…
3
Раз… два… три… Семён перескакивал через ступени, стремительно поднимаясь по лестнице.
Вот нужный коридор, шагов пятьдесят и та самая дверь. Внутри комнаты сидел Погорелов. Он с некоторой долей недоумения глядел на запыхавшегося ученика.
— Вас выгоняют? — тяжело дыша, Прутик подскочил прямо к историку. — Почему же?
— Говорю много лишнего, — ухмыльнулся тот.
Семён закусил губу и хмуро потупил взор. Погорелов отложил книгу и неспешно поднялся. Ему не очень хотелось рассказывать о вчерашних «посиделках» с ректором. «Раны» были слишком глубокими. Досадно, что университет начинал стремительно скатываться к… к… чему-то невразумительному, пугающему…
— Чего вы добиваетесь? — не выдержал Погорелов монотонного тона ректора, рассказывающего о грядущих «нововведениях». — Хотите превратить школу в какое-то посмешище?
— Что-о?
Встрепенулись и остальные преподаватели.
— В кого превращаете учеников? — разошёлся Погорелов, не обращая внимания на пыхтящего от злобы ректора. — В собственное подобие?
— Я… мы… э-э…
— Да вы белены объелись, господин учитель истории! — вступился за ректора один из деканов.
Погорелов смело вышел вперёд.
— Я объелся? — прохрипел он. — Да вы жульничаете! Перевираете… Неугодных, имеющих своё мнение, гоните прочь. Видно боитесь, что в старости вдруг обнаружите себя в окружении инакомыслящих воспитанников. А, следовательно, вы боитесь, что…
Ректор резко поднялся и громогласно заявил:
— Любая школа призвана формировать нацию!
— Согласен. Но вот вопрос: какую? Кого вы видите под этим понятием?
— Кого? — вместо ректора вновь заговорили деканы. — Всех, кто…
Но закончить им не дал сам ректор:
— Знаете что… мы… да, именно мы — преподаватели — должны нести своим ученикам представления о добре и о зле, рассказывать о том, что твориться в мире…
— Конечно! — ехидно бросил Погорелов. — Нести представление… своё представление… навязанное… Вы «прижимаете» всех, кто пытается вступить в дискуссию. Взамен порождаете себе подобных…
— Мы — учителя! — ректор неожиданно взвизгнул.
— Позволю себе сейчас привести слова великого Тенсеса, о том, что только умные любят учиться, а вот дураки — учить…
— Вон! Пошёл вон!..
Этот крик до сих пор звучал в ушах Погорелова.
— Это хорошо, что ты пришёл, — он приблизился к Семёну. — Я, конечно, сам хотел тебя разыскать, а ты, вот прибежал… Это хорошо.
— Почему?
— Вот что, братец: я имею кое-какие связи в Посольском приказе. Тебя туда возьмут.
— Что? Куда? Зачем?
Погорелов по-доброму рассмеялся.
— Говорю, что договорился о твоём будущем…
— Посольский приказ… А как же учёба? Я ведь не закончил…
— В общем, тут такое дело… через несколько дней многих учеников отчислят из университета.
— Отчислят? Почему? Они плохо занимаются?
— Они, скажем так, не из благополучных семей… Университет становится более… закрытым, что ли. Наш новый ректор считает, что надо его «облагородить».
— Но моя семья же заплатила деньги…
— Деньги! Чудак ты человек! Для них твои деньги — пыль. А повод для отчисления всегда найдётся. Так что отправляйся завтра в Посольский приказ. Там найдёшь старика Остапа. Скажешь ему, кто ты такой. Он всё устроит.
Семён по-прежнему не мог понять, что происходит. Сначала его огорошили новостью о том, что из университета выгоняют Погорелова, а теперь тот сам говорит, будто на очереди и Прутик.
— Это… это… А, может, подождать? Может, обойдётся? — клипал глазами Семён.
— Не обойдётся. Я видел списки. Там значишься и ты.
Семён вмиг погрустнел и осунулся.
— Ну! — дёрнул за нос паренька Погорелов. — Знаешь поговорку: «Всё что не делается…»
— Знаю, — вздохнул Прутик. — Просто… просто…
— Всё наладится. Я точно в том уверен.
— А вы куда?
— На Святую Землю. Нашёл там, у Храма Тенсеса, себе местечко. Коли что, может, и тебя туда вызову. Ещё, братец, увидимся! Ты верь в лучшее.
Погорелов вытянул несколько серебряных монет и протянул их своему ученику.
— Это тебе, — твёрдо сказал он, всовывая деньги в маленькую дохлую ладошку Прутика. — И не спорь, и не возражай.
На глазах Семёна выступили слезинки. В этот самый миг ему казалось, что рушится весь мир. Таких «страшных событий» он даже себе вообразить не мог.
Подавленный, сильно огорчённый парнишка вышел в коридор и медленно поплёлся куда глаза глядят.
— О, Сарн! Да за что же ты меня так? — от горечи Прутик был готов завыть. — Это не справедливо!
И словно в насмешку из памяти всплыли слова из святых писаний: «Пути богов выше путей людских, и мысли их выше мыслей тварных…»
Взглянув на монеты в своём кулаке, он тихо шмыгнул носом, и потопал дальше.
На занятиях Семён сегодня так и не появился. Всё отсиживался в сарае Овсова. С наступлением ночи на душе мальчишки стало ещё тоскливее. Сон как назло не шёл. Мысли будто заведённые крутились лишь вокруг слов Погорелова об исключении.
А ещё подумалось о родителях, о родной деревушке, самой красивой, самой весёлой в округе.
Сердце больно защемило и на глаза сами собой выступили слёзы.
