Эшли Энн Дьюал - Обратимость (ЛП)
- Совпадение? Разве такие совпадения бывают?
- А что же было в твоем сне? Похожая авария?
- Не похожая. Это был тот же автобус, те же люди, тот же перекресток. Совпало абсолютно все!
- Но почему тогда ты не оказалась внутри? – Саша оборачивается. – Того парня на остановке ты тоже знаешь?
- Нет. Я случайно обронила шарф. Он поднял его.
- Шарф, - скептически фыркает брат и сосредоточенно переключает передачу. – Звучит дико. Хотя я как-то читал о женщине, которая, прежде чем пойти на работу, забежала в аптеку за пластырем. Таким образом, она спасла себе жизнь 11 сентября.
- Значит, такое случается?
- Не знаю. Я когда тебя заметил, чуть коньки не отбросил. Видела бы ты себя со стороны. Вух, вся белая, испуганная.
Не отвечаю. Отворачиваюсь и упрямо поджимаю губы: неужели можно было выглядеть адекватней? Удивительно, как я еще не бросилась по улице с криками и воплями. Сразу бы повязали и отправили в психушку. Хотя ничего удивительного в этом нет, и я знаю почему.
Глубоко втягиваю воздух, выпрямляюсь и говорю себе: ты не сумасшедшая. Однако как еще объяснить то, что произошло? Допустим, я могла встретиться на остановке с тем тучным мужчиной и раньше, но как на счет ребенка? Или доктора? Или перекрестка?! Ведь автобус мог попасть в аварию, где угодно! Но нет. Его сбили именно на проезжей части в сотне метров от моего института. Именно сегодня. Именно в это время. Сдавливаю пальцами лицо и вновь повторяю: не сумасшедшая, не сумасшедшая.
- Ты как? – неожиданно спрашивает Саша. – Сейчас уже будем дома.
Я киваю и медленно опускаю руки. В конце концов, в жизни бывает всякое. Может, произошедшее действительно нелепая случайность. Не ставить ведь теперь на мне крест. Это неправильно.
Дом, в котором я выросла, находится в нескольких километрах от города. За крутым поворотом притаился поселок, заставленный небольшими коттеджами с небольшими окнами. Окружает его хвойный, густой лес, сзади подпирает грязная речка, а призрачную атмосферу разбавляет озеро, талантливо сооруженное ровно под окном моей комнаты. Здесь все знают друг друга. И не просто в лицо, но и по имени. Да, что там - по фамилии! Здесь каждый день такой же, как предыдущий. И если когда-то мне казалось, что по-другому и быть не может, сейчас я просто в ужасе. Как только я не взбунтовалась раньше? Неужели жить в клетке мне действительно нравилось?
Конечно, последствий замкнутого пространства огромное количество. Например, моя странная боязнь людей, боязнь собственного мнения. Но, с другой стороны, в детстве я была именно ребенком, который не сталкивался с проблемами, не убегал из дома – лес ведь вокруг, – не терял девственность на вечеринках, не менял друзей и не мечтал об иной жизни. Все как надо. Все правильно. Ровно, гладко, без шершавостей и препятствий. Вопрос лишь в том: стоило ли это того? И было ли так на самом деле?
Я убежала к Саше почти сразу же, как папа купил ему квартиру в городе. Не могла находиться здесь без брата: чувствовала себя ужасно одинокой. Мама подала на развод за год до моего выпуска, лучшая подруга позапрошлым летом поступила в другой город на невыносимый экономический факультет, и даже собака умерла, словно в добавление ко всему, что успело со мной случиться. Иными словами, ничего не держало меня в этом сером, маленьком поселке. Разве что папа. Но он так сильно любил свою работу, что, иногда даже не ночевал дома. И это имело свои последствия: я и так ощущала себя брошенной, а без него мне и вовсе казалось, будто не меня все покинули, а я покинула всех.
Сейчас мы с братом стараемся как можно чаще выбираться из дома, чтобы навестить отца. Не хочу врать: я жутко скучаю. Но опять-таки, свободу на клетку не променяешь. Я пусть и странный человек с огромным списком фобий, но даже мне гораздо комфортней жить в квартире с Сашей, чем наедине с самой собой в частном доме.
Вероятность, что папы нет - не просто огромная. Пожалуй, она гигантская. Но Саша все равно первым делом подъезжает к коттеджу. Вдруг удастся подловить отца перед его уходом на работу. Я смотрю в окно, вижу наш небольшой, двухэтажный дом и вспоминаю, как мама хотела посадить яблони напротив центровых окон. Конечно, папа именно так и сделал. Но знал ли он тогда, что она даже не увидит, как они расцветут. Первые несколько лет эти деревья упрямо сохли, сгибались, лишь не позволяли солнцу проникнуть в наш широкий, темный холл. Но прошлой весной что-то изменилось. Было больше дождей или больше света – кто знает? В любом случае, больные, скрученные деревья вдруг расправили свои ветви, вытянулись и превратились в нечто волшебное, не от мира сего. Пожалуй, приезжать домой в мае уже стоило ради этого: ради белой аллеи перед нашим узким крыльцом.
Мы выходим из машины. Я осматриваюсь, вдыхаю свежий, легкий запах леса, хвои и улыбаюсь: здесь все совсем другое.
- Папы нет, - сообщает Саша и достает запасной ключ из-под горшка с засохшим, тонким деревом. Брат ловит мой взгляд. – Ты точно в порядке? Выглядишь не очень.
- Если ты перестанешь меня об этом спрашивать, я, наконец, смогу расслабиться, - кривлю губы, тут же получаю в ответ похожую гримасу и усмехаюсь. – Я схожу тогда к папе на работу. Ты со мной?
- Да, ну. Лучше проверю его машину. Наверняка, опять пешком потопал.
- У тебя еще много времени. Мы же до вечера. Придем – починишь.
Саша вместо ответа смеется. Собственно, я и не нуждаюсь в пояснении. Было глупо пытаться его в чем-то переубедить: упрямство - давно знакомый мне его детский рудимент. Поджимаю губы, вздыхаю и смотрю в сторону небольшого, узкого мостика. Он соединяет два берега искусственного, овального озера. За ним находится папино место гнездования, второй дом, жилище, дело всей его жизни – детский дом имени Евгения Утвы – к слову, наши предки из Польши. Раньше мне нравилось ждать папу, пока тот решал до ночи проблемы, связанные с финансами, документами, вновь поступившими детьми. Но лет в четырнадцать я поняла, что грустнее место еще нужно поискать. Неприятности с деньгами и близко не стояли с душераздирающими историями, которые мне, порой, рассказывали наиболее приспособленные к общению ребята. Кого-то бросили еще в детстве, кто-то сбежал сам, а кому-то пришлось действительно пережить расставание с родителями. Не на поводу у гнева, не на поводу у обиды. А наоборот. Пришлось расставаться даже тогда, когда они были готовы закрыть глаза на все, что с ними вытворяли. Мама ведь – отвечали они. Папа ведь – повторяли некоторые. Но их разделяли, убеждали в необходимости таких радикальных мер, а затем кидали на попечение моему отцу.
До сих пор не понимаю, как он выдерживает такой напор ненависти, и как именно затем он этот напор ненависти превращает в уважение. В любом случае, в стенах приюта, сооруженного моим отцом, всегда тихо. Иногда слишком тихо, но зато мирно.
