Андрей Столяров - Альбом идиота
— Ваше Святейшество, они обручены, — внятно сказал Арлекин, делая шаг вперед.
Рогатый жук плюхнулся в кресло и задвигал всеми шипастыми ножками: Вва… вва… вва… — в полной беспомощности. Чешуя из наград на его груди забренчала. Другой судья, похожий на носорога, бугорчатый и неуклюжий, резко подался к Арлекину, словно желая пронзить его костяным бивнем, и прохрипел, надувая у рта ядовитые пузыри:
— Кто посмел?!
— Милорд Экогаль, — отчетливо сказал Арлекин и, сделав шаг назад, пропал во мраке.
Трое судей уставились на Игнациуса бархатными непроницаемыми глазами. Я не боюсь, чувствуя противный озноб, подумал он. И повторил очень громко:
— Я не боюсь!
Тотчас же из-за спины его, изящно перебрав сухими ногами, совершенно бесшумно вынырнул громадный подтянутый крапчатый богомол и неуловимым для глаз движением скрестил над головой метровые заточенные пилы. Беловатая жидкость с шипением сочилась по ним.
Это был Стас.
Игнациус отшатнулся.
Тогда третий жук, с хитиновыми ушами, как у слона, махнул лапкой, и гусеница опять торопливо загнусавила:
— Каковой Игнациус приговаривается ко всеобщему и окончательному пожранию, каковое пожрание осуществится в полночь сего дня, при ясной луне, каковая полночь будет объявлена праздником во время боя часов… Каковой милорд Экогаль приговаривается ко всеобщему и окончательному пожранию, каковое пожрание осуществится в полночь сего дня, при ясной луне, каковая полночь будет объявлена праздником во время боя часов… Каковая дочь Мариколя милостивым решением членов Тайного Верховного Совета приговаривается к заключению на срок до боя часов, а затем — к замужеству, каковое замужество определит милостивая воля членов Тайного Верховного Совета…
Игнациуса тащили в гробовой темноте, которая остро пахла плесенью и гниющим деревом, душный запах этот перемешивался с кислой вонью, исходящей от стражников. Света не было совсем. Сыпалась сухая земля за шиворот. Железными клыками лязгнула дверь. — Не туда, — сказал кто-то могучим прокуренным басом. — Туда, туда, сегодня у них брачная ночь, — пискляво объяснил другой. Надрываясь, заржали, зачмокали. Смертельно взвизгнул засов. Игнациус обо что-то споткнулся. — Кто здесь? — быстро спросил он. — Я, — жалобно ответила Аня. Осторожно притянула его к себе и обняла, спрятав лицо на груди. — Мы погибли, милорд Экогаль схвачен, в полночь тебя казнят. — Не плачь, мы выберемся, — сказал Игнациус. Она вдохнула горячие легкие слезы. — Завтра я стану женой Фукеля. Бедная Ойкумена! — Неужели ничего нельзя сделать? — целуя ее в висок, шепнул Игнациус. Аня покачала головой. — Они завладели печатью Гнома, это власть над всеми полнощными душами. — Глаза уже стали привыкать. Из окошка в толстой стене пробивался фиолетовый тусклый луч. Камера была совсем крошечная. Вероятно — мешок. Игнациус ощупают цементную кладку без единой щели, подергал чугунные мощные прутья. Не выломать. Жизнь кончалась — в дурацкой подземной тюрьме. Где-то далеко ударило тяжелым медным звоном. — У нас есть еще целых шесть часов, — прислушиваясь, сказала Аня. Игнациус опустился перед ней на корточки. — Зачем мы вместе? — Нужен ребенок, — тихо сказала Аня. — Ребенок? — спросил Игнациус. — Я — дочь великого короля, потом Фукель убьет меня и станет регентом. — Скотина, — сказал Игнациус. Аня засмеялась — счастливо. — Подумаешь! Иди ко мне. Иди ко мне и — будь, что будет! — У нее редко и сильно стучало сердце. На губах сохранился тревожащий вкус эликсира. Непрерывно шуршало. Наверное, бегали крысы в коридоре. Быстро и глухо звякнул какой-то металлический предмет у дверей. Игнациус подхватил его — связка ключей! — Старый добрый Персифаль! — радостно сказала Аня. С неожиданной силой надела ему что-то на мизинец. — Если спасешься — вот кольцо Мариколя… Звездочет в Главной Башне… Покажешь ему… Надо повернуть Звездный Круг… Поклянись мне! — Клянусь! — сказал Игнациус. Осторожно приложил ухо к дверям. Все было спокойно. Он вставил нужный ключ и дверь отошла.
— Помоги нам Овен, — отчаянно прошептала Аня.
Стены действительно были земляные, а с потолка свисали холодные голые корни. Как мышиные хвосты. Значит, тюрьма находилась под садом. Горели какие-то шевелящиеся пятна над головой. Игнациус мазнул пальцем, это были светляки. Открыли еще одну дверь. В грязной, обшитой трухлявыми досками караульной перед кувшином с отбитыми ручками, пригорюнясь на маленький кулачок, из которого торчал рыбий скелет, сидел тюремщик, — слюни текли по оливковой бляхе у подбородка. — А тово-етово, етово-тово… — нетвердо удивился он, пытаясь подняться. Ноги у него разъезжались. Видимо, здорово наклюкался. Игнациус без промедления ударил его в челюсть, и жук опрокинулся на спину, вяло заскреб воздух всеми шестью конечностями. Но — пронзительно заверещал. И мгновенно откликнулись — близкие писки и возгласы. Игнациус, нагнувшись, вытащил шпагу из ножен.
— Скорее! — стонала Аня.
Они проскочили запутанный коридорный лабиринт и ворвались в небольшой зал, целиком ограненный узкими зеркалами.
— Отсюда — потайной ход!
Она вдавила завиток оправы — призматический край отъехал, обнажив люк в густой волосатой ржавчине. Его не отпирали, наверное, лет двести. Игнациус не попадал прыгающими ключами. Заливалась тревога и слышались возбужденные голоса. Наконец, прикипевшая крышка с трудом поддалась. Овальная дыра пахнула могильной почвенной сыростью. — Теньк! — одновременно повернулись боковые зеркала. Изо всех щелей, как клопы, бестолково полезли стражники. Двое ловко и бережно подхватили Аню, а другие кинулись на Игнациуса. Он неумело махал шпагой. Вдруг она уперлась во что-то жесткое и с трудом вошла. Один из жуков рухнул, дергаясь половинкой тела, остальные — отпрянули.
— Беги! Тебя ждет Звездочет! — крикнула Аня, выгибаясь в хрустящих лапах.
Стражники надвигались. Игнациус, угрожая клинком, протиснулся в мокрую черноту земли и со звоном ударил крышкой. В нее сразу же заколотили. Побежал — невозможно сутулясь. Потолок был шершавый и низкий. Мешала шпага. Впереди вдруг забрезжили неясные контуры дня. Шевеление, выступы, очертания. Он нажал из последних сил. Это был выход. Ступеньки, ведущие к свету, охраняли два хлипких жука с папиросами. Оба ахнули и в ужасе присели, побросав алебарды. Игнациус сшиб их с размаху калеными лбами. Сзади вырастал панический топот. Люк, по-видимому, уже сломали. Он взбежал по ступенькам и вывалился наружу. Был двор, стиснутый домами без окон, окруженный глухой кирпичной стеной, верх которой лизали желтые сугробы до плеч. Под одинокой вздрагивающей лампочкой свистел снег. Узкая тропинка вела к полуоткрытым воротам. Дворник в тулупе, разгребающий створки, поспешно загородился лопатой.
