Джордж Мартин - Присяжный рыцарь (Верный меч)
– Нет, – Дунк стоял на одной ноге, снимая сапог..
– Да, но мой отец…
– Нет, – второй сапог последовал за первым.
– Мы…
– Нет, – Дунк стянул пропотевшую тунику и бросил ее Эггу. – Попроси жену Сэма постирать это.
– Я попрошу, сир, но…
– Я сказал – нет. Или дать тебе в ухо, чтобы лучше было слышно? – Дунк взялся за штаны. Под ними ничего не было – для белья было слишком жарко. – Это правильно, что ты беспокоишься об Уотах и прочих, Но сапог – это на крайний случай. – "Сколько глаз у лорда Бладрэйвена? Тысяча и еще один". – Что твой отец сказал тебе, когда отдавал мне в оруженосцы?
– Брить или красить волосы и никому не называть своего имени, – неохотно проговорил мальчик.
Эгг служил у Дунка уже полтора года, хотя иногда казалось, что прошло уже лет двадцать. Вместе они прошли через Перевал Принцев и пересекли глубокие пески Дорна, и красные, и белые. Они спустились по Зеленой Крови до Планка, а оттуда сели на галеас "Белая Леди" до Староместа. Они спали в стойлах, кабаках, ночевали в канавах, делили хлеб со святыми братьями, шлюхами и комедиантами и пересмотрели сотни кукольных представлений. Эгг ухаживал за конем Дунка, точил его меч, чистил его кольчугу. Он был таким хорошим спутником, какого можно только желать, и межевой рыцарь стал думать о нем почти как о младшем брате.
Которым он не был. Это было яичко из драконьего гнезда, не из куриного. Эгг мог быть оруженосцем у межевого рыцаря, но Эйегон из Дома Таргариенов был младшим, четвертым сыном Мэйкара, принца Летнего Замка, который был четвертым же сыном покойного короля Дэйрона Доброго, второго этого имени, что сидел на Железном Троне двадцать и еще пять лет, пока Великое Весеннее Поветрие не взяло его.
– Всем известно, что Эйегон Таргариен после турнира в Эшфорде вернулся в Летний Замок со своим братом Дэйроном, – напомнил мальчику Дунк. – Твой отец не хотел, чтобы стало известно, что ты бродишь по Семи Королевствам с каким-то межевым рыцарем. Так что чтобы я больше не слышал о твоем сапоге.
Ответом был только мрачный взгляд. Глаза у Эгга были большие, а на бритой голове смотрелись еще больше. При тусклом свете лампы его глаза казались черными, но при другом освещении становился виден их истинный цвет – глубокий темный фиолетовый. "Валирийские глаза," – подумал Дунк. В Вестеросе такие глаза и волосы, сияющие подобно кованому золоту пополам с серебром, имели только те, кто был драконьей крови.
***
Дунк влез в ванну и погрузился в воду до подбородка. Однако вода сверху была обжигающе горячей, хотя снизу уже остыла. Дунк стиснул зубы, подавляя вскрик – чтобы мальчишка не засмеялся. Эгг любил, чтобы вода в ванне была обжигающе-горячей.
– Согреть еще воды, сир?
– Хватит, – Дунк потер предплечья, глядя, как грязь сходит с них серыми облачками. – Дай-ка мне мыло. И щетку с ручкой.
Мысль о волосах Эгга напомнила Дунку, что его собственные надо бы вымыть. Он задержал дыхание и окунулся с головой. Когда он вынырнул, Эгг стоял рядом с мылом и щеткой.
– У тебя на щеке волосы, – заметил Дунк, беря у него мыло. – Две штуки. Вот тут, возле уха. В следующий раз будешь брить голову – не забудь про них.
– Хорошо, сир, – парень обрадовался такому открытию.
"Он наверняка считает, что подобие бороды делает его мужчиной." Дунк думал то же самое, когда обнаружил поросль на верхней губе. "Я попытался побрить ее кинжалом и чуть не отхватил себе нос".
– Иди и ложись спать, – сказал он Эггу. – До утра ты мне не понадобишься.
Отмываться от грязи и пота пришлось долго. Потом Дунк отложил мыло, вытянулся, насколько было возможно, и закрыл глаза. Вода между тем остыла. После невыносимой дневной жары это было приятно. Так что Дунк отмокал в ванне, пока кожа на пальцах не сморщилась, а вода не сделалась серой и холодной. Тогда он неохотно вылез.
Хотя у них с Эггом хранились в подвальном этаже соломенные матрасы, Дунк предпочитал спать на крыше. Там было посвежее, и иногда веял ветерок. Дождя Дунк не опасался – это был бы первый дождь, под который они попали бы в этих местах.
Когда Дунк взобрался на крышу, Эгг уже спал. Дунк лег на спину, закинул руки за голову и стал смотреть в небо. Там горели тысячи звезд. Они напомнили ему о ночи в Эшфорде перед началом турнира. В ту ночь Дунк увидел падающую звезду. Считается, что падающие звезды приносят удачу, поэтому Дунк и попросил тогда Тансель нарисовать ему на щите звезду, но Эшфорд принес что угодно, кроме удачи. Он чуть не потерял руку и ногу, а три хороших человека расстались с жизнью. "Однако я приобрел оруженосца. Эгг был со мной, когда я уезжал из Эшфорда. Единственная хорошая вещь, случившаяся со мной там."
Дунк надеялся, что нынче ночью ни одна звезда не упадет.
Вдали были красные горы, под ногами – белый песок. Дунк копал, вонзая лопату в сухую горячую землю и отбрасывая песок назад. Он копал яму. "Могилу, – подумал он. Могилу для надежды". Трое дорнийских рыцарей стояли рядом, смотрели и вполголоса посмеивались над ним. Поодаль ждали торговцы с мулами, повозками и песчаными салазками. Они хотели отправиться дальше, но Дунк не мог уйти, не похоронив Каштана. Он не мог оставить своего старого товарища змеям, скорпионам и песчаным псам.
Мерин умер в долгом пути от Принцева Перехода до Вайта. Передние ноги просто подломились под ним, и он упал на колени, перекатился набок и умер. Его тело лежало рядом с ямой и уже окоченело. Скоро начнет вонять.
Дунк плакал, роя яму, – к удивлению дорнийских рыцарей.
– В пустыне вода драгоценна, – сказал один. – Вы не должны расходовать ее, сир.
Другой усмехнулся и сказал:
– Почему вы плачете? Это ведь только конь, и не из лучших.
"Каштан, – подумал Дунк. – Его звали Каштан, и он много лет носил меня на спине, и никогда не лягнул и не укусил".
Старый мерин выглядел жалко рядом со стройными дорнийскими конями, с их изящными головами, длинными шеями и развевающимися гривами, но Каштан делал все, на что был способен.
– Оплакиваешь мерина? – раздался старческий голос сира Арлана. – Эй, парень, ты никогда не плакал по мне, а я ведь посадил тебя на Каштана.
Старый рыцарь хохотнул, чтобы показать, что в его словах нет упрека.
– Вот он ты, Дунк-балда, упорный, как крепостная стена.
– По мне он тоже не плакал, – сказал из могилы Бэйлор Сломи Копье, – хотя я был его принцем, надеждой Вестероса. Боги никогда не желали, чтобы я умер таким молодым.
– Моему отцу было всего тридцать девять, – сказал принц Валарр. – Он стал бы великим королем, величайшим после Эйегона Дракона.
Он смотрел на Дунка холодными синими глазами.
– Почему боги должны были взять его и оставить тебя?
