Михаил Успенский - Устав соколиной охоты
– Хотели мы, государь, тебе этот сделать… как его…
– Сюрприз, – подсказал Полянский, знавший иностранное слово.
– Виноваты, государь! – завыл Авдей. – Не губи!
Царь столь же быстро остыл.
– Срамцы, – сказал он. – Хоть бы кости одинакие подобрали. Словом, так: Ванька (Данилка), головой ответишь! Месяц вам сроку даю! Чтобы и клад, и вора представили!
– Да мы бы и нынче представили, кабы не пожар!
– Да, – вспомнил царь. – Узнать заодно, отчего горело.
– Будет учинено, – обещал дьяк.
– Отправить человека с посольством Мясева в Стекольну…
– Будет учинено.
– Отписать на государево имя вотчину Петра Жадовского, что в Дмитровском уезде, буде упрется – принудить…
– Будет учинено.
– Подьячих Ваську Мымрина да Авдейку Петраго-Соловаго за ложный обман и нерадивость плетить, на розыск же вора и клада выдать им, Ваське и Авдейке, полста рублей денег.
– И то будет учинено, государь, – злорадно и в то же время с завистью сказал дьяк, и соколы поняли: плетить будут как надо!
Все распоряжения по Приказу тайных дел отдавались устно.
Глава 6
Город Москва – большой город, от этого в нем много народу. Так этого народу много, что немудрено затеряться человечишке и пропасть на вечные века. И никто не спросит, кто таков был – Фома либо Ерема.
Но вот появились на Москве двое, что смутили покой и торговых людей, и лиходеев.
Приехали, сказывают, с Тобола-реки, продали, сказывают, беззаконно сто возов мягкой рухляди, денег имеют бессчетно и за все платят любекскими ефимками без государевой печати, и таможенные головы их не трогают, потому подкуплены, и те двое собираются купить каменный дом и лавку и учать торговлю скобяным товаром, а пока ходят и прицениваются, а у каждого пудовая зепь ефимков под кафтаном…
Московские шиши-де пробовали всяко до тех ефимков добраться, да без пользы. Те же торговые люди, братья Хитровановы, Нил и Мина, ходят в больших бородах, на глазах же имеют заморские зеленые стекла, чтобы смотреть хозяйским глазом, нельзя ли произвести какого-нибудь обману, часто сидят в кружалах и со срамными девками веселятся гораздо. Неделя как появились, а уж прогремели на весь город превеликим богатством и кабацкими бесчинствами, а будучи за бесчинства уводимы стрельцами, всякий раз возвращались для себя безвредно и бесчинствовали пуще. Умные знающие люди сказывали, что это не купцы, а ведомые воры Ивашка и Федька, братья Щур; кто говорил, что не братья Щур, но беси-поджигатели, поскольку объявились сразу после пожара, и деньги их сатанинские, и что беси те хотят за серебрецо свое сатанинское скупить всех московских жителей души, вкупе с государем и патриархом, да и запалить столицу снова, на этот раз целиком и до основания. Гулящая Дарьица-Егоза клялась и божилась, что Мина Хитрованов весь покрыт шерстью и иногда пахнет серой, а у Нила Хитрованова на груди висит знак турецкого Магмета – месячный серп и звезда. Тогда же стали поговаривать, что в вышнем дому народился Антихрист, а как народился, сразу прочитал «Верую» навыворот, и, когда войдет Антихрист в силу, всех обратит в свою заморскую ересь, сиречь лютеранство, зачнет строить на гнилой болотине град, будет ту болотину мостить и гатить мужиками и заместо свай забивать мужиков же. А купцы Хитровановы того Антихриста как бы предтечи, вроде Крестителя, только наоборот.
Главным доказательством нелюдской сущности братьев являлось количество поглощаемых ими напитков, которые, как видно, лились через их глотки да прямо в геенну, где огнь не угасает.
…Но сегодня стрелецкий напиток, видно, достал-таки братьев богатеньких: Мина то и дело долбил стол носом, а Нил кричал петухом и грозил устроить новое Смутное время.
– И смущу! – кричал он. – И смущу! И Яна-Казимира посажу!
Когда Нил кричал такие прелестные речи, гунка и теребень кабацкая затыкала уши, чтобы не попасть на спрос. Одна только Дарьица-Егоза не теряла присутствия духа и знай подливала ухажерам своим. Гунка и теребень кабацкая видела, как Дарьица доставала из-за пазухи склянку и сыпала в вино муку не муку, только вино шипело и булькало, но братьям и это было нипочем: поливали пуще прежнего, кидали деньги песельникам и гудошникам.
Наконец торговые люди утомились пить и гулять и собрались на покой. Дарьица увела их в дальние комнаты и уложила, как дерюжку, в уголок.
В питейное же помещение тем временем проскользнул невысокий молодец в красных сапожках, ладный лицом и статью.
– Все, – сказала ему Дарьица. – Уже можно.
Молодец ухмыльнулся и последовал за ней.
– Как войдешь – в углу, – учила Дарьица. – Пьяне вина оба.
Молодец прошел в комнату и задул светец. Потом вытащил гирьку на цепочке и примерился…
…Очнулся молодец, спутанный ремнями по рукам и ногам. Братья Хитровановы тем временем отрывали свои жаркие бороды, снимали с глаз зеленые стекла, вытаскивали подушки, что носили для толщины, а еще вынимали из-за кафтанов большие кожаные фляги, в кои сливали якобы выпитое.
Молодец скрипнул зубами.
– Поскрипи, поскрипи, – сказал высокий купец. – Так ли еще на дыбе косточки скрипеть будут?
Молодец стал лаять своих пленителей. Тогда маленький, Мина Хитрованов, попинал его малость и заставил замолчать.
– Что, Ивашка, охота на дыбу?
Достигли-таки своего соколы-то наши! Выискали они след Ивана Щура и прикинулись богатыми да беспечными купчишками. Правда, на это ушли почти все деньги, выданные государем. Зато битые спины уже начали подживать.
– Ваша взяла, – сказал наконец Иван.
– Знамо дело, не твоя, – ответил Мымрин. – Мы – люди государевы, а ты кто? Шиш, висельник…
– Отпустите – заплачу, сколько скажете. Жалованье-то, поди, не ахти какое?
– Эх, Иван, это ты Никишке Дурному, покойнику, рассказывай про клады, а нам нечего. Вот сдадим тебя сейчас кату Ефимке – и прости-прощай. Многонько ты нам кровушки попортил, ворина.
Иван Щур тоже припомнил кое-что и засмеялся.
– Клад-то лежит, – сказал он. – Только вам его без меня не взять…
– Эва, – сказал Мымрин. – А что же ты сам его не взял? Ведь сколько на Москве ошиваешься?
– Клад заговоренный…
– Разговорим, – пообещал Василий. – И тебя, вора, разговорим. Мы ведь тебя Ефимке сдавать не будем, мы хуже всякого Ефимки спросим, правда, Авдей?
– Ясно, – сказал Авдей. – Что Ефимка? Кат и кат. А вот мы…
Авдей оглядел комнату: что бы показать вору? Потом взял и руками своими огромными разломал стол на куски. Словно пряник.
– Тебе бы не в ярыгах ходить, – сказал Щур с уважением. – Тебе бы на дорожку прямоезжую, купца проверять…
– Слушай, вор, – сказал Мымрин. – Нынче же при нас клад откроешь – и ступай на все четыре стороны. А нет – по жилочкам растаскаем!
