Джон Норман - Странники Гора
Наконец тачак отделился от остальных трех воинов и на дюжину ярдов подвел свою каийлу ко мне.
– Ты чужой здесь, – сказал он, останавливаясь.
– Я пришел к народу фургонов с миром, – ответил я.
– На твоем щите нет герба или ещё какого-нибудь опознавательного знака, – заметил он. – Ты отверженный.
Я не ответил. Я с полным правом мог бы носить на своем щите герб города Ко-Ро-Ба, украшенный изображением Башен Утренней Зари, но не делал этого. Некогда, много лет тому назад, Ар и Ко-Ро-Ба объединенными усилиями прекратили опустошительные набеги собравшихся в единый союз народов фургонов, и воспоминания об этом поражении, сохранившиеся в многочисленных народных песнях и сказаниях, могли бы вызвать у гордых, честолюбивых кочевников совершенно не нужную мне реакцию.
Я, повторяю, вовсе не хотел входить в их мир как враг.
– Откуда ты? – потребовал тачак.
Этот вопрос я как воин Ко-Ро-Ба не мог оставить без ответа.
– Я из Ко-Ро-Ба, – признался я. – Ты, конечно, слышал об этом городе?
Лицо тачака напряглось, однако уже через минуту он заставил себя усмехнуться.
– Да, мне приходилось о нем слышать, – согласился он.
Я промолчал.
Он обернулся к своим сотоварищам.
– Это коробанец! – сообщил он.
Всадники беспокойно тронули поводья своих каийл, нетерпеливо перебиравших лапами, и обменялись возбужденными, малопонятными для меня репликами.
– В свое время мы заставили вас отступить, – напомнил я.
– Какое у тебя дело к народам фургонов? – поинтересовался тачак.
Я помедлил с ответом. Что я мог ему сказать? В данной ситуации мне оставалось только тянуть время и отделываться неопределенными ответами.
– Ты же видишь, у меня нет герба ни на щите, ни на тунике. – Словно говоря о само собой разумеющихся вещах, пожал я плечами.
Я стремился убедить его поверить тому, что я действительно разбойник, беглый, человек, объявленный вне закона.
Тачак откинул голову назад и расхохотался.
– Коробанец! И он убежал к народам фургонов! – От смеха слезы выступили у него из глаз. – Ну ты и глупец! – хохотал он не в силах остановиться.
– Давай сразимся, – предложил я.
Смех тачака мгновенно прекратился, уступив место гневу. Всадник резко натянул поводья, заставив свою каийлу привстать на задних лапах и сердито зарычать, поднимая вверх хищную морду.
– Я с удовольствием это сделаю, коробанский слин! – процедил он сквозь зубы. – Моли Царствующих Жрецов, чтобы копье упало в мою сторону!
Его слова показались мне странными, но я не подал виду, что не понял их значения.
Он развернул каийлу, пришпорил её, и животное в один-два прыжка внесло его в самую середину сгрудившихся воинов.
После этого ко мне направился кассар.
– Коробанец, – поинтересовался он, – разве ты не боишься наших копий?
– Боюсь, – признался я.
– Но что-то страха в тебе не видно, – заметил он.
Я пожал плечами.
– И несмотря на это, ты говоришь, что боишься, – задумчиво произнес он.
В его голосе чувствовалось смешанное с любопытством удивление.
Я отвернулся.
– Это говорит мне о твоей храбрости, – продолжал всадник.
Мы окинули друг друга оценивающими взглядами.
– Хоть ты и из этих, из горожан, – произнес он, вкладывая в свои слова всевозможное презрение, – из запертых в каменных стенах паразитов, ты не кажешься мне похожим на них слабаком, и я молю судьбу, чтобы копье упало в мою сторону.
С этими словами он направил каийлу к своим товарищам.
Они снова вполголоса посовещались, и через минуту ко мне подъехал воин из племени катайев – сильный, гордый человек, в глазах которого я прочел, что он никогда ещё не был выбит из седла в поединке и не поворачивался к неприятелю спиной.
Рука его сжимала желтый лук, но стрела ещё не была наложена на тугую тетиву.
– Где твои люди? – обратился он ко мне.
– Я пришел один, – ответил я.
Он привстал в стременах, подозрительно сощурив глаза.
– А зачем ты пришел сюда? Шпионить? – спросил он.
– Я не шпион, – ответил я.
– Тебя наняли тариане, – полуутвердительно заметил он.
– Нет, – покачал я головой.
– Ты чужеземец, – продолжал он.
– Я пришел с миром, – возразил я.
– А тебе известно, что народы фургонов убивают чужеземцев?
– Да, я слышал об этом.
– И это действительно так, – подытожил он и развернул свою каийлу к ожидающим его всадникам.
Последним ко мне подъехал воин из племени паравачей – с откинутым за плечи капюшоном, подбитым густым белым мехом, и бусами из драгоценных камней.
Приблизившись, он указал на свое сверкающее ожерелье.
– Красивое, правда? – поинтересовался он.
– Да, – согласился я.
– И стоит немало, – заверил он. – За него можно купить десять босков, или двадцать телег, наполненных расшитой золотом одеждой, или целую сотню рабынь из Тарии.
Я отвернулся.
– Разве ты не желаешь заполучить эти бесценные камни? – поинтересовался он.
– Нет, – ответил я с полным безразличием.
Лицо его исказилось от ярости.
– Но ты можешь его заполучить, – пообещал он.
– И что я должен сделать? – спросил я.
– Убить меня! – рассмеялся он.
Я пристально посмотрел ему в глаза.
– Эти камни, вероятнее всего, недорогие, – заметил я. – Какой-нибудь отполированный янтарь или обломки перламутровых раковин, а то и вовсе покрашенные стекляшки, подброшенные торговцами Ара несведущим в этих вещах кочевникам.
Воин-паравачи с трудом сдержал переполняющее его бешенство. Он сорвал с себя ожерелье и швырнул его к моим ногам.
– Ну, так проверь ценность этих камней сам! – прорычал он.
Я подцепил упавшее ожерелье наконечником своего копья и, подняв с земли, осмотрел сверкающие на солнце камни. Они переливались всеми цветами радуги – богатство, составившее бы целое состояние для целой сотни торговцев.
– Неплохие камни, – признался я, протягивая ему нитку бус на наконечнике своего копья.
Он сердито сорвал ожерелье с моего копья и набросил его на луку своего седла.
– Однако я из благородной касты воинов одного из благороднейших городов, – продолжал я. – А мы никогда не скрещиваем копья ради драгоценных побрякушек, даже имеющих такую стоимость, как эти.
Паравачи онемел от удивления.
– Но ты осмелился сделать попытку купить меня, словно я принадлежу к касте убийц или как будто я какой-нибудь вор, по ночам зарабатывающий себе на жизнь ударом кинжала исподтишка, – продолжал я, демонстрируя растущее во мне негодование. – Берегись, иначе я могу расценить твои слова как оскорбление!
Паравачи в своем подбитом белыми шкурами капюшоне, с ниткой дорогих бус, наброшенной на луку седла каийлы, замер как изваяние, не в силах пошевелиться от клокочущей в нем ярости. Наконец с налившимся кровью лицом он привстал в стременах и воздел руки к небу.
