Элизабет Бойе - Сердце дракона
Ингвольд грустно улыбнулась.
— Нет, они не лгали. Но об этом лучше не говорить, Бран, так что сходи-ка за ведром теплой воды, чтобы привести в себя нашего несчастного друга. Ты добр и отважен, ты первый, кто отнесся ко мне по-дружески в моей беде, и все же если б ты узнал всю правду обо мне и о том, что случилось этой ночью, то с радостью позабыл бы обо мне навсегда. — И она подтолкнула Брана к дому, говоря, что Катла сама знает, что ему понадобится.
Когда Бран потребовал у Катлы теплой воды, старуха метнула на него подозрительный взгляд.
— Для коня? Какого еще коня? Здесь нет никаких лошадей, кроме ваших, — проскрипела она и, плеская водой на ноги Брана, оттолкнула его и помчалась на конюшню. — Да поторопись же, болван, я покажу тебе, что там за кони!
Бран поплелся за ней, гадая, что имела в виду безумная старуха. Он робко приоткрыл дверь. Катла ухватила его за шиворот и втащила внутрь, словно упрямую рыбину на берег из воды.
— Гляди! — торжествующе объявила она. — Чертовка снова это сделала, и твой ученый друг пожинает плоды магии, в которую он не верит!
Бран ступил вперед, не веря собственным глазам — Пер, бледный и неподвижный, лежал навзничь под соломой и тряпьем, которыми Бран укрыл запаленного коня. Повалившись на колени, он убедился, что Пер еще дышит, хотя весь в поту и трясется. Затем Бран огляделся в поисках Ингвольд — но она исчезла. На него глазела, ухмыляясь, лишь уродливая физиономия Катлы. Бран тайком и весьма болезненно ущипнул себя.
— Я, должно быть, сплю, — пробормотал он, протирая глаза и мотая головой, чтобы пробудиться. — Я думал, что видел коня… то есть, я уверен, что видел коня… но откуда Пер… и Инг… Грима… куда она делась?
Катла злорадно захихикала.
— Вот именно, именно. Ты, сынок, все понимаешь с полуслова. Грима — ведьма. Она превращает людей в коней и в ночь полнолуния скачет на них до утра. Такое проклятье наложила на нее королева черных альвов, которая платит мне, чтобы я держала девчонку в ежовых рукавицах. Ох, повидала я и язвы, и волдыри, и бедолаг, испускавших дух…
— Пер не должен умереть! — воскликнул Бран. — Он будущий вождь удела! Если он умрет, его отец спросит за это с меня!
Катла, кряхтя и ворча, наклонилась, чтобы присмотреться к Перу.
— Неплохо развлеклась бледнолицая чертовка. Твое счастье, что она выбрала твоего господина, а не тебя, не то все сало на твоих ребрах перетопилось бы и ударило тебе в голову. Впрочем, парень он крепкий, авось, и выживет, если только не застудится. Помоги-ка мне перенести его в дом.
— Ведьма? Грима — ведьма? — Бран неуклюже пытался помочь Катле, которая сгребла Пера в охапку, предоставив Брану нести его ноги. — Вот бы никогда не подумал, что юная девушка может оказаться ведьмой. Все ведьмы старые и уродливые, как… как…
— Как я, ты хочешь сказать? — Это так позабавило Катлу, что она засвистела носом. Она уложила Пера на груде нечесанной шерсти. — Молодые ведьмы хуже всего. Никто их ни в чем таком не подозревает, и они легко обводят тебя вокруг пальца, глядь — и ты уже обезножел, и пятки у тебя стерты до костей. — Она сверкнула глазами на Брана, чтобы усилить впечатление от своих слов, затем стянула с Пера изодранные сапоги — и взору Брана открылись такие пухлые и белесые волдыри, каких он в жизни не видывал.
— Видала я и похуже, — проворчала Катла, смазывая волдыри вонючей желтоватой мазью, от которой несло прогорклым жиром и какими-то травами. — Был один бедняга в Брикарснефе, а еще до того — в Тростовом подворье… Этого вот спасло только то, что мы здесь близко к иному миру. — Последние слова она проворчала уже совсем тихо, возясь с ранами Пера.
— Иной мир? — не выдержал Бран. — Так я и думал, что в этом тоннеле было что-то странное. Кто прорубил его — черные альвы?
Катла вскинула голову и глянула на Брана, точно берсерк, готовящийся к атаке. Рычание перекатилось в ее глотке:
— Не суй нос в чужие дела, не то живо заработаешь такие неприятности, что хуже и не представишь! Если ты и видел что-то, — забудь об этом, и побыстрее, да и то лучше оглядывайся почаще, когда темной ночью окажешься один на дороге. А уж если… — она подалась к Брану, совершенно обездвижив его своим ужасным взглядом, который проникал, казалось, в самые глубины его души, — а уж если тебе достанет глупости болтать о том, что, быть может, попалось тебе на глаза этой ночью, если тебе захочется лишиться жизни и встретить ужаснейшую погибель… — Катла не закончила угрозы; голос ее упал до смертоносного рокота в глотке, и убийственный взгляд так и источал зло. Затем она захлопнула рот с таким громким щелчком, что у Брана вырвался испуганный вскрик. Катла перевязывала ноги Пера и, покончив с этим делом, добавила:
— Если ты когда-нибудь сюда и вернешься, нас уже не застанешь. Эта история повторяется в каждое полнолуние, так что, сам понимаешь, на одном месте мы долго не засиживаемся. Ты ведь не подумываешь о мести, а, сынок? — Она снова подалась вперед, чтобы заглянуть в глаза Брана.
Бран помотал головой, затем кивнул и снова выразительно качнул головой, не в силах произнести ни слова.
— Вот и хорошо, — проворчала Катла. — Как только твой приятель проснется и будет в состоянии сесть в седло, можете оба убираться отсюда.
Пер проспал весь день и проснулся уже на закате, усталый и раздраженный; красный отсвет заката он принял за рассвет.
— Почему ты не разбудил меня раньше? Мы уже давно могли бы отправиться в путь! — Он с отвращением отшвырнул охапки шерсти. — Бран, да не стой ты, как дурень, подай мне сапоги. Едем тотчас же, не то разминемся с отцом, не успеем на чтение законов, и все из-за тебя. Торстен терпеть не может ждать, а я, кстати, голоден, как волк, но времени на еду тратить нельзя…
— Пер собрал свои вещи и попытался встать, но тут же взревел от боли и изумления.
Вскинув забинтованные ноги, он плюхнулся в шерсть и с недоверием уставился на повязки.
— Ноги! Мои ноги! Что, во им козлов Одина… Бран! Что случилось с моими ногами? И погляди только на сапоги! То ли они стерлись за ночь до самых голенищ, то ли какой-то оборванец подменил их, пока мы спали! Что ж ты не усторожил, Бран? Уа-а-у! Бедные мои ноги! Я не могу ходить! Слушай, Бран, у тебя на лице написано, что ты мне сейчас соврешь.
Лицо Брана всегда выдавало его истинные чувства. Оно заливалось ярко-розовой краской, когда он в чем-то провинился или когда был испуган до полусмерти, а сейчас было и то, и другое.
— Я потом все объясню, Пер, — запинаясь, начал он. —
Потом, когда ты будешь в лучшем расположении духа. Да ведь ничего страшного и не стряслось, вот только сейчас закат, а не рассвет, и мы уж точно разминулись с Торстеном, а ноги твои еще не скоро заживут, но если мы останемся здесь еще на одну ночь… — Он оглянулся на массивную черную фигуру Катлы, грохотавшей посудой в кухне.
