Грэм Хэнкок - Узел времён
Но сможет ли она позвать на помощь? Есть ли хоть малейшая надежда на то, что ее состоящее из костей и мяса тело можно спасти? Будет ли она это делать? А что случится, если лежащее внизу тело умрет? Может, тогда она просто исчезнет, лопнув, как тот самый пузырь?
С этими мыслями Леони выплыла из окна спальни и опустилась вниз, в залитый солнечным светом сад. Сквозь распашные стеклянные двери влетела на кухню, где затухал разгоревшийся у родителей скандал. Сейчас они сидели за столом, как обычно — мама во главе, папа справа от нее; они говорили, тихо и серьезно.
— Слушайте, ребята, я там наверху подыхаю, — сказала Леони. — Надо живо везти меня в больницу.
Они не обратили ни малейшего внимания на ее слова.
— Папа! — заорала Леони, протягивая руку, чтобы дернуть его за плечо. Ее пальцы будто прошли сквозь воздух. Попыталась схватить за плечо маму, но ее рука прошла насквозь и вышла с другой стороны грудной клетки, пройдя заодно через спинку стула.
Твою мать!..
Поднявшись выше, Леони зависла над столом, глядя на них. Сейчас они выглядели еще уродливее обычного, будто два гигантских варана с острова Комодо, напялившие на себя человеческие маски. Их шепот звучал жестко и зловеще. Леони почувствовала, как ее мягко, но неотвратимо тянет наружу, в сад, и подчинилась, но тут отец сказал нечто такое, что заставило ее вернуться.
— Леони подвергает нас риску. Если так дальше пойдет, она ляпнет это какому-нибудь репортеру.
— Мой папочка со мной трахался, — визгливо проговорила мать, подражая детскому голосу. — Мелкая сучка, — добавила она, уже нормальным голосом. — Это может повредить делу.
— Мы сами ее до этого довели, — ответил папа. На мгновение показалось, что он даже жалеет об этом.
— Джек хотел именно этого, — с пылом проговорила мама.
— Точно, — ответил папа, и его лицо посветлело. — Именно этого хотел Джек.
— Он выполнил свою часть сделки, а мы — свою, — сказала мама. — Пришло время избавиться от старья.
Мысли Леони закружились хороводом. Годами ее мучили сомнения по поводу мерзостей, которые делал с ней папа в детстве. Два периода мучений, с большим разрывом по времени между ними.
Происходило ли это на самом деле?
Ей так хотелось верить, что это всего лишь безумные кошмары, плод ее воображения. Папа раз за разом говорил ей именно это, но сейчас мама, судя по всему, подтвердила, что все это произошло в реальности. Ее насиловали потому, что этого хотел какой-то там Джек.
Кто же этот Джек?
И что имела в виду мама, сказав, что пора избавиться от старья?
Леони мучительно пыталась найти ответ, а сила, тянущая ее тело, становилась все мощнее. На мгновение ощущение было такое, что она оказалась в первой кабинке «американских горок» в Санта-Монике, только полет был в тысячу раз быстрее. Пронесясь через огромные небесные просторы, она снова оказалась в спальне, над своим телом из костей и мяса. БУХ! На ее теле кто-то сидел. Кончита! Она зашла, взяв щетку, чтобы смести паутину, а теперь то кричала, зовя на помощь, то делала искусственное дыхание неподвижному телу.
Леони судорожно вздохнула, и ее молниеносно втянуло обратно в плотное тело. Последнее, что она увидела прежде, чем потерять сознание, — как Кончита звонит на «911».
Леони снова повисла над потолком, но уже не в спальне. Так-то лучше. Ее наконец-то привезли в больницу. Похоже, операционная; помещение было заполнено сексапильными мужчинами-врачами в зеленых больничных костюмах, бегающими туда-сюда. Посреди всего этого на носилках лежало несчастное бледно-серое тело Леони, окруженное кучей трубок, проводов и пакетов.
Врачи лихорадочно что-то делали с телом, но это не слишком интересовало его хозяйку. Потом… что это было? Паника. Выкрики. Писк дефибриллятора, набирающего заряд. Судя по всему, у нее остановилось сердце. Леони увидела ровную линию на кардиомониторе и услышала тонкий визг сигнала тревоги. Ее снова с силой потянуло, как в прошлый раз, но теперь не к телу, а в противоположную сторону, в светящийся водоворот, открывшийся перед ней, будто тоннель. Она даже подумать не успела…
О… Боже… мой! Вот это интересно!
…как она оказалась внутри вращающегося тоннеля.
На стенах виднелись большие геометрические узоры, с равными интервалами, похожие на какие-то, сложной формы, окна. В них прорисовывались картины и образы людей.
Леони смогла замедлить свое движение и сосредоточить внимание на образах. Поняла, что как только ей удается сосредоточиться на каком-то из них, образ становится очень ярким и четким. Воспоминания.
Только это не могло быть воспоминаниями. Никто не может вспомнить того, что с ним происходило, когда ему было несколько часов от роду. Или может?
Она увидела то, что мечтала представить себе всю свою жизнь. Но сейчас это было не представлением, а реально наблюдаемым событием.
Ночь. Дождь льет. Единственный фонарь освещает оранжевым светом мрачный переулок. Переулок заканчивается кирпичной стеной с битыми бутылками на ее верхнем крае. Ржавая закрытая дверь. По обе стороны от двери — пластиковые мешки с мусором, мокрые от дождя. Молодая женщина, светловолосая, бледная, с большим синяком на скуле и темными кругами под глазами, ныряет в переулок. Крадучись, идет вперед, оглядываясь и проверяя, не следит ли кто за ней. У нее в руке небольшой черный пластиковый мешок, в котором лежит какой-то предмет. Боязливо озираясь, женщина кладет мешок к большим мусорным мешкам и поспешно убегает, не оглядываясь. Мешок не завязан, только скомкан сверху. Удаляющиеся шаги женщины, тихий плач. Что-то ворочается внутри мешка, и его горловина открывается. Дождь начинает капать на сморщенное личико и голубые глаза младенца. Новорожденного.
Этот младенец — она сама, поняла Леони.
Нежеланный, никому не нужный ребенок.
На следующей оконной панели она увидела себя, в возрасте двух лет. В разрисованном платьице, сидя на полу, смотрит телевизор в сиротском приюте Лос-Анджелеса. Это первое, что она достаточно отчетливо запомнила из своей жизни.
Здесь ей три года. День в семье, которая, возможно, возьмет ее к себе. Ей так хотелось жить в настоящем доме, иметь собственные игрушки, настоящих родителей. Но тогда ее не взяли.
Следующая картина. Следующая семья, отказ. Этот ребенок никому не нужен.
Ей почти пять, она стала тихой, замкнутой девочкой, которая ни с кем не дружит. Сидит одна, с пастелью и альбомом. Ей всегда нравилось рисовать.
На следующей картине, пару месяцев спустя, было самое важное событие ее жизни. Внезапно обратив на нее внимание, ее удочерили Герман и Мадлен Уоттс. Небогатые; головокружительная карьера папы стартовала вскоре после того, как они взяли к себе Леони. Но она помнила, как они жили в восточном районе Голливуда, и тот дом казался ей сказочным дворцом.
