Дафна дю Морье - Кукла (сборник)
— Вы любите музыку?
Не понимаю, что означал этот вопрос, ведь в тот момент никто не играл на рояле. Я что-то пробормотал в ответ. Внимание привлекла кожа Ребекки, цвета слабо заваренного кофе, сияющая и чистая, как ключевая вода.
Она была одета в коричневое платье, скорее всего из бархата, а вокруг шеи завязан красный шарф.
Глядя на длинную, по-лебединому изящную шею, я вдруг подумал, как без малейшего усилия затяну шарф и задушу ее. Представил лицо Ребекки перед смертью — полуоткрытый рот и вопрошающий взгляд. Глаза, должно быть, побелеют, но она не испугается. Эти мысли промелькнули в сознании, пока девушка что-то оживленно рассказывала. Узнать о Ребекке удалось мало. Вероятно, она скрипачка, сирота, живет одна в Блумсбери.
Ребекка сообщила, что много путешествовала, особенно по Венгрии. Три года прожила в Будапеште, где обучалась музыке. Англия пришлась не по душе, и хочется вернуться в Будапешт, который стал для нее самым прекрасным, единственным и неповторимым городом во всем мире.
— Ребекка! — окликнул кто-то из гостей, и девушка улыбнулась ему через плечо.
Я могу без конца описывать улыбку Ребекки! Такую живую и яркую и в то же время далекую и неземную, не имеющую ни малейшего отношения к словам окружающих. Ее глаза постоянно преображались, будто невидимая рука вращала серебряную рукоятку.
В тот день она ушла рано, и я, сгорая от нетерпения, прошел в другой конец комнаты, чтобы расспросить Ольгу. Но и от Ольги удалось узнать немного.
— Ребекка родом из Венгрии, — сообщила она. — О родителях ничего не известно. Думаю, они евреи. Ко мне ее привел Ворки, который познакомился с Ребеккой в Париже, когда та играла на скрипке в одном из русских кафе. Но между ними ничего нет, и живет она совершенно одна. Ворки говорит, девушка удивительно талантлива и если будет работать, вскоре никто не сможет с ней сравниться в искусстве игры на скрипке. Только, похоже, ей безразлично, и трудиться Ребекка не желает. Однажды я слышала ее игру в доме у Ворки — должна признаться, у меня мурашки побежали по спине. Она стояла в конце комнаты и была похожа на пришельца с другой планеты: волосы торчат в разные стороны, словно дремучие дебри. А потом Ребекка начала играть. И каждая нота звучала причудливо и дико, западая в душу. В жизни не слышала ничего подобного. Нет, это невозможно описать.
И снова я ушел от Ольги, погрузившись в мечты, где перед глазами плясало лицо Ребекки. Я тоже услышал ее игру на скрипке. Ребекка стояла, выпрямившись, строгая, словно прилежный ребенок. Глаза широко раскрыты, на губах играет улыбка.
На следующий вечер она должна была играть дома у Ворки, и я пошел послушать. При всей своей мелочной лживости Ольга не преувеличивала. Я сидел как зачарованный, не в силах пошевелиться. Не знаю, что она исполняла, но мелодия была изумительной, всепоглощающей. И мир вокруг перестал существовать, остались только мы с Ребеккой, купаясь в невыразимом блаженстве. Вот мы взобрались на крутую гору, а потом взмыли в воздух и поднимались все выше и выше.
Вдруг скрипка стала выражать протест, будто отвергая меня, но я не сдавался и настаивал на своем. Потом хлынул поток звуков, то уступая, то сопротивляясь, смесь нот, в которой переплелись желание и нежность и неописуемое наслаждение. Я чувствовал, как сердце бьется, будто мощный двигатель огромного корабля, и его удары отдаются в висках.
Ребекка стала частью меня, мной самим, и этот восторг было невозможно вынести. Мы достигли вершины, дальше которой дороги нет. Ослепительное солнце било в глаза, я поднял голову и взглянул на Ребекку — она улыбалась. Мелодия скрипки оборвалась на изысканно пленительной ноте — свершилось!
В изнеможении я откинулся на спинку дивана, не в силах справиться с бурей противоречивых чувств — столь восхитительные мгновения невозможно пережить наяву. Слишком много в них неземной красоты. Прошло минуты три, прежде чем я пришел в себя. Будто прыгнул в черную бездну и погрузился в сон — и вот снова пробудился.
Никто не обращал на меня внимания: Ворки занимался напитками, а Ребекка сидела за роялем и перелистывала ноты. На просьбу сыграть что-нибудь еще ответила отказом, сославшись на усталость. Гости настаивали, и Ребекка снова взялась за скрипку и исполнила прелестную короткую пьесу, безыскусную и чистую, как молитва ребенка.
Чуть позже тем же вечером она подошла и присела ненадолго рядом, а я от волнения не мог произнести ни слова. Проклиная себя за глупость, все же набрался смелости и посмотрел ей в лицо.
— Во время вашей игры я пережил удивительные чувства, словно вкусил сладостной отравы. Такое забыть невозможно. У вас редкостный, нет, воистину опасный дар.
Некоторое время Ребекка молчала, а потом заговорила тихим сдержанным голосом.
— Я играла для вас, — призналась она. — Хотела понять, что чувствуешь, когда играешь для мужчины.
Ее слова привели в замешательство, и я не понял смысла. Ребекка с улыбкой смотрела мне в глаза. Нет, она не лгала и не притворялась.
— Что вы хотите сказать? — удивился я. — Неужели раньше вам не приходилось для кого-нибудь играть? Странно.
— Наверное, — согласилась она. — Видимо, так и есть. Не могу объяснить.
— Хочу снова с вами встретиться, — выдохнул я. — Наедине, когда можно поговорить по душам. С нашей первой встречи в квартире у Ольги я непрестанно думаю о вас. Да вы и сами знаете, верно? Именно поэтому сегодня вечером и играли для меня одного.
Отчаянно хотелось добиться откровенности, заставить сорваться с губ заветное «да». Но Ребекка только пожала плечами, уходя от ответа. Ее уклончивость раздражала.
— Не знаю, не знаю, — откликнулась она.
Я спросил, где она живет, и Ребекка назвала адрес. О, она очень занята, и мы не сможем встретиться до конца недели. Вскоре вечеринка закончилась, и девушка исчезла.
Дни тянулись бесконечно долго. Я постоянно думал о Ребекке и не мог дождаться дня свидания.
В пятницу терпение лопнуло, и я отправился к ней домой. Ребекка жила в старинном особняке в Блумсбери, где снимала верхний этаж. Дом имел угрюмый, навевающий тоску вид, и я удивился такому странному выбору.
Ребекка сама открыла дверь и проводила меня в просторную пустую комнату, похожую на мастерскую. Тут же горела керосиновая плитка. Меня поразила гнетущая обстановка в жилище, но Ребекка, казалось, ничего не замечала и пригласила сесть в ветхое кресло.
— Вот здесь я упражняюсь в игре на скрипке и ем, — сообщила она. — Чудесная комната, верно?
Я ничего не ответил, а она подошла к буфету и достала напитки и зачерствевшее печенье. Сама Ребекка ни к чему не притронулась.
