Симона Вилар - Ведьма
Пес кинулся прочь от ночного дозора. Впереди выступали ворота города с резными изваяниями столбов, темнели бревенчатые кубы защитных башен ограды. В холодную ночь стражи не спешили выходить, было безлюдно. И стоял запах. Свенельду-собаке он показался резким, но не был неприятным. Запах свежей крови. А еще… Кто-то мучительно и еле слышно стонал. Настолько тихо, что, не обладай сейчас Свенельд острым собачьим слухом, он не уловил бы ничего.
Пес пошел на запах, вздернул голову. И вдруг стал соображать куда более связно, почти не путаясь в песьих восприятиях и в отголосках исчезающей памяти. Да, он узнал это место. Тут, перед главными воротами Искоростеня, был посажен на кол христианский миссионер. Свенельд сам недавно ходил смотреть на казнь. Недавно? Теперь он даже время понимал по-человечьи — вчера утром это было. Но тогда он не придал значения казни христианина, как вообще не придавал значения этим присланным из Византии или Болгарии служителям покорного Бога Христа. Сейчас же он сидел около умирающего миссионера и даже размышлял, наслаждаясь почти разумным умением сопоставлять мысли. Главное, не вспоминать Веремуда, ибо оставалось опасение, что наказ древлянского волхва опять войдет в силу, пробудит желание выполнить его волю. Поэтому пятнистый пес то и дело задирал морду, поглядывая на страшный силуэт на колу.
Христианин был в беспамятстве, стонал, издавая уже последние вздохи. Крови от него по обструганному бревну натекло много, скопилась лужицей у основания. Сажали священника специально на толстое бревно, чтобы подольше мучился. Отчего-то древляне особенно ненавидели тех, кто нес в их земли чуждую им веру в Бога, позволившего распять себя. В других славянских краях к христианам относились не так враждебно. Ну, ходят себе служители в темных одеждах, носят на груди знак креста да рассказывают небылицы о том, как Христос исцелял недужных и проповедовал добро. Особого вреда в тех россказнях не видели. Некоторым даже нравилось послушать байки проповедников, приглашали их в дома, кормили, позволяли пожить. Встречались и такие, кто начинал верить, тоже носить крест, но под одеждой, чтобы не смешить люд своим легковерием. А вот у древлян христианских проповедников ненавидели люто. Если встречали таковых — сразу жестокой смерти предавали, рвали на части, резали или на потеху толпе сажали на кол, чтобы в муках умирали. Интересно, отчего такая ненависть?
Дворняга зевнула. Захотелось лапу поднять у кола, облегчить малую нужду, но отчего-то это показалось неразумным, почти святотатством. Пес удивился этому, как и странному ощущению, будто здесь, подле умирающего христианина, он находится под защитой. А вот что думается так легко — радовало. Даже пришла благая мысль, что он, Свенельд, просто спит. От такой простой и хорошей мысли пес рыкнул довольно. Он просто спит, ему снится кошмар. А как взойдет над миром ясное Хорос-Солнышко — и он вновь станет воеводой, посадником над древлянами, любимцем княгини Ольги, другом и поверенным гордого киевского князя Игоря Рюриковича!
Вдали загорланили первые петухи. Сырая осенняя ночь еще была черна, а домашние птицы уже призывно будили зарю. Скоро и люди начнут просыпаться. Очнется от своего кошмара и Свенельд. А как подумал про это… тотчас и проснулся.
Варяг лежал в прежней горнице, свернувшись на мягком меху, так как каменка за длинную ночь почти остыла, в приоткрытое окошко веяло утренней сыростью. Свенельд сладко потянулся, распрямляя онемевшее тело. Лежал, улыбаясь во тьме. О великий Перун, приснится же такое! Следовало все же поменьше меда вчера пить. Хотя разве так уж много выпил? Все больше притворялся. И подумалось совсем по-деловому о другом-, о том, что должен выехать с дружиной на древлянские капища. Ничего, Мал проведет. Никуда теперь не денется. Да и не ждал ничего особенного Свенельд от этой поездки. Все это чушь и бабские сказки о нечистой силе древлян. После пережитого кошмара и внезапного пробуждения это казалось тем более понятным. За все двадцать семь своих зим, за полную событий и впечатлений жизнь, не встречал Свенельд чудных страстей. Сегодняшний сон, пожалуй, был самым необычным и страшным из всего, что он мог припомнить.
В тереме начиналось движение, слышались поскрипывания половиц, негромкие голоса. С хозяйских дворов долетало громкое кукареканье петухов. Прошла недалеко, совершая обход, стража.
— Новый день настал. Вставайте, люди добрые!
Взгляд варяга задержался на ставне окошка. Что-то он не был уверен, что отворял его. Вот во сне…
Свенельд тряхнул головой, прогоняя остатки сна, откинул кунью полость, приподнимаясь. И невольно поморщился, оттого что саднило в левом боку. Замер. И вдруг жутко так сделалось. Стал торопливо расшнуровывать кожаную подкольчужницу.
Огонек на носике глиняной лампы все еще слабо горел золотистым светом. И варяг заметил, что с руками у него не все ладно. С одной стороны — руки как руки, узнаваемые длинные пальцы, ставшие жесткими от меча и поводьев ладони. Не лапы же песьи. И все же слывший чистюлей Свенельд не мог припомнить, чтобы хоть когда-то они были такими грязными, даже земля чернела под аккуратно подрезанными ногтями.
Холодок страха становился все отчетливее, все гаже. И тогда Свенельд решился. Рванул шнурки куртки на саднившем боку, резко задрал исподнюю рубаху.
На левом боку, на белой коже хорошо виднелись багровые следы от собачьих зубов.
Глава 2
Поездку по древлянским лесам вряд ли можно было назвать приятной. Чуть проторенная дорога вела чащей, вековые деревья закрывали небо, подлесок наступал на тропу. Вокруг бурелом, непроходимый лес — тяжелые места. Путники двигались уже третьи сутки. Впереди на лохматой гнедой ехал Мал, за ним следовало несколько его бояр, молчаливых, хмурых, в надвинутых до самых глаз шапках с провисшим от влаги мехом. То один, то другой из них порой оглядывался на следовавшего во главе русичей Свенельда. Посадник был в воинском облачении: в высоком шишаке, в кольчуге мелкого плетения, подбитом волчьим мехом кожаном плаще.
На ночь останавливались в древлянских селищах, а с утра — вновь в путь. Мал свое гнул: дескать, капища далеко, а погода не располагает к дальним переходам, дождю конца нет. Вот дождались бы мороза… Но Свенельд только приказывал — веди, и Мал не смел перечить. Да и сам Свенельд был непривычно угрюм, напорист, непреклонен. Даже нескончаемый осенний дождь был ему нипочем.
В глухом лесу пришлось растянуться цепочкой. По приказу Свенельда сразу за ним ехал уный Коста. Парень был доволен, что посадник приблизил его к себе. Коста даже напевал что-то тихонько, только однажды громко заметил, что не иначе как волхвы постарались с ненастьем, ибо, когда он перед поездкой нес ночной дозор, небо было ясным, светил месяц и ничего не предвещало дождей. Свенельд тоже это помнил. Помнил, как выл на луну, задрав собачью морду. Но он заставлял себя не вспоминать об этом. После всего происшедшего, после ночного кошмара в нем только окрепло желание разобраться с древлянским колдовством.
